Бесспорно, в конце 20-х-начале 30-х годов прошлого века крестьянство подверглось ужасающему нажиму со стороны правящей партии и подконтрольных ей государственных структур. Это неоспоримо. В то же самое время вокруг тех событий – целые горы лжи и заблуждений. Как и события 1937-1938 годов, они используются для очернения СССР и всей истории России. И сегодня приходится эти монбланы разгребать, откапывая горькую и непростую правду.
1. Упущенное десятилетие
Прежде всего, надо ответить на вопрос - а нужна ли была коллективизация как таковая? Может быть, России нужно было идти по пути развития крестьянско-фермерских хозяйств и постепенной их кооперации? Такая точка зрения преобладала в период перестройки, но за прошедшие два десятка лет историческая наука накопила достаточно данных для того, чтобы развеять этот миф.
Для промышленной модернизации и, вообще, для развития экономики, нужны были крупные хозяйства. Только они и могли бы использовать новейшую технику, выступая в качестве основных потребителей промышленной продукции. Но с такими хозяйствами в России было очень плохо – гораздо хуже, чем до революции.
В начале XX века существовали мощные помещичьи экономии, которые давали львиную долю всего собираемого хлеба. В 1917 году их ликвидировали, распределив доставшуюся землю между крестьянами.
Это оказало сильный психологический эффект, которым всецело воспользовались большевики – в пропагандистских целях. Однако, в плане социально-экономической целесообразности великий передел ни к чему хорошему так и не привел. В целом, крестьяне получили не так уж и много земли, чтобы радикально поправить свое положение. Кстати, об этом предупреждали еще монархисты-консерваторы – до революции. По мнению монархистов, само увеличение земли после перераспределения могло быть только минимальным, почти не влияющим на производительность труда. Так, правый экономист граф А. Салтыков предсказывал, что в результате отчуждения даже всех помещичьих, казённых, удельных и т.п. земель крестьяне получат по одной четверти земли в индивидуальном исчислении. Граф почти не ошибся со своими «реакционными» прогнозами – крестьяне получили по 0,5 десятины на одно хозяйство. Эта прибавка не могла компенсировать падение капитализации сельского хозяйства, которая в 1926 году составила всего лишь 83 % от довоенного уровня. А ведь был и рост населения. В результате, в конце 20-х годов производство зерна сократилось с 584 кг на душу населения до 484 кг.
Землицы прибавилось не так, чтобы уж слишком, зато возникло много новых крестьянских хозяйств. Если до войны их было 16 миллионов, то уже в 1923 году на селе было занято 26 миллионов хозяйств. При этом было потеряно десять лет, которые можно было бы использовать для модернизации. То есть, разрыв между Россией и Западом за революционное десятилетие только увеличился. И это тоже историческое событие.
Какая уж тут индустриализация – речь шла о невозможности любого развития и даже просто стабильного существования. Так, зимой 1927/1928 крестьянские хозяйства отказались продавать хлеб государству по установленным ценам, надеясь на их повышение. Это уже была угроза голода, которая изрядно напугала руководство, прибегнувшее к чрезвычайным мерам. Собственно говоря, именно после этого кризиса и началось наступление на деревню.
Безусловно, вина за кризис лежит и на самом руководстве, которое «баловалось» широкомасштабной эмиссией. Это и подтолкнуло крестьян к зерновой забастовке. И в самом деле, кому же захочется получать обесцененные деньги за реальный товар?
Но с другой стороны – а откуда государству было взять денег? НЭП вытащил страну из разрухи, но он не вывел советскую экономику в разряд сильных – для этого, опять-таки, требовалась индустриализация. Что же, нужно было залезать в долги, клянча деньги у Запада? Но ведь деньги никто бы не дал просто так, западные страны потребовали бы политических уступок – вплоть до реставрации капитализма.
2. Ее величество историческая неизбежность
Возразят – но, может быть, как раз это и был бы достойный выход? Все же лучше, чем ужасы коллективизации. Ну, что такое реставрация капитализма, мы увидели в лихие 90-е. И человеческих жизней она унесла огромное количество, счет должен идти на сотни тысяч. А ведь все еще происходило относительно мирно – без широкомасштабных военно-политических столкновений. И обусловлено это было отсутствием организованного лагеря убежденных сторонников социализма. То есть, очень многие были против реставрации, однако они так и не предприняли каких-то решительных действий. За оружие никто браться уж точно не хотел.
А вот в 20-е годы все было иначе. В стране, которая только что вышла из гражданской войны, были сотни тысяч убежденных и горячих сторонников социализма, многие из которых носили оружие – легально и нелегально. Они бы, конечно, не примирились ни с какой реставрацией.
Кроме того, надо иметь в виду, что в 80-е годы мы имели индустриальную развитую державу. Демонтаж социализма серьезно ослабил ее, но костяк все-таки сохранился. К слову, благодарю ему, Россия существует до сих пор.
Ресурс, выработанный социализмом, был таким мощным, что мы донашиваем его и сейчас. Но в 20-е годы такого ресурса просто не существовало, поэтому любой прогиб перед Западом был бы чреват откатом на два столетия назад.
Конечно, можно было постепенно развивать кооперацию – от низших форм к высшим, как это предлагал лидер «правого уклона» Н. Бухарин. Но времени на это не было, нужно было срочно создавать оборонную промышленность. СССР находился не на Луне, а существовал в условиях враждебного окружения. Все упиралось в геополитику, которая требовала форсированной индустриализации.
Ну, а она, соответственно, требовала форсированной коллективизации, призванной создать крупные аграрные хозяйства. Причем, коллективизация эта, как ни прискорбно, могла идти только за счет села, ибо денег, как уже было сказано выше, не было. Оставалось только одно – взять у деревни.
Кому-то это покажется циничным, но такова суровая правда исторических событий. В эпоху буржуазного Модерна европейский город тоже грабил деревню. В Англии так вообще согнали всех крестьян с земли, что не идет ни в какое сравнение с ужасами нашей коллективизации.
3. Кулаки и бедняки
А если по большему счету, то «коллективизация по-сталински» была запрограммирована Февральской революцией 1917 года. До Февраля Россия имела шанс провести индустриализацию в относительно мягком формате. Вспомним, что наша страна занимала первое в мире место по темпам роста промышленного производства – без массовой пролетаризации. (Рабочие составляли где-то 10 % всего населения.) Этот феномен до сих пор еще не изучен должным образом, и какого-то четкого объяснения здесь нет. Возможно, причину нужно искать в особенностях русской промышленной организации. Так, в России была самая высокая концентрация рабочей силы. В 1913 году на крупных отечественных предприятиях (свыше 1 тысячи работников) трудилось 39% всех рабочих (тогда как в Германии — 10%). В одном только Петербурге было сосредоточено 250 тысяч фабрично-заводских пролетариев.
Но страна предпочла отказаться от монархии, и пошла путем революции. При этом активное участие в ней приняли крестьяне, еще до Октября 1917 года развернувшие настоящую классовую войну на селе. Тогда многие помещичьи усадьбы были уничтожены и разграблены, а их обитатели подверглись казням (порой весьма изощренным). Любопытно, что в авангарде грабителей находились как раз именно зажиточнее крестьяне. В ноябре 1917 года министр земледелия уже подпольного Временного правительства Н. Ракитников в своем циркуляре писал о грабежах, именуемых «аграрным движением»: «… Выигрывают при таком движении только богатые, кулацкие элементы деревни, у которых есть на чем развозить и растаскивать помещичье добро, а бедняки и солдатки остаются ни при чем».
Вот и возникает вопрос – не был ли 1933 год расплатой за 1917-й? Показательный момент - когда раскулачивали многих зажиточных, то у них часто находили разную барскую утварь (от сеялок до патефонов).
А немного позже наступит и другое историческое событие - 1937-й год, ставший последним годом жизни многих коллективизаторов и героев революции, которая затягивала в свою воронку целые слои, принимавшие в ней активное участие. Спрашивается – можно ли всерьез рассуждать о возможности какой-то мягкой модернизации после 1917 года?
Самих кулаков у нас, в последнее время, принято представлять едва ли не ангелами. Считается, что это были крепкие, хозяйственные мужики, лояльные к советской власти и мечтавшие только о том, чтобы спокойно работать на своей земле. Дескать, только коллективизация и заставила этих «рачительных хозяев» взяться за обрезы.
Между тем, еще во времена НЭПа, «органам» поступала информация о весьма враждебном настрое сельской верхушки. «В ходе военной тревоги 1927 г. органы политического контроля выявляли настроения различных социальных групп связанные с ожидаемой войной, - пишет А. Мелия. - Наибольшую озабоченность вызывали настроения среди «кулаков», белых офицеров, реэмигрантов, бывших участников восстаний, «реакционного духовенства» и сектантов. Среди этих групп были распространено не только нежелание идти на войну, но и желание воспользоваться войной для свержения существующей власти. В докладах органов ОГПУ высшему политическому руководство приводятся такие характерные для этих групп высказывания: «если только нас не переарестуют, то пойдем воевать против советов» («бывший участник восстания»), «война неизбежна и необходима, так как советская власть для крестьян неподходящая. Если бы только возникла война, то мы обязательно многих загнали бы в землю» (собрание «кулаков» в доме священника); «война будет и она нужна, ибо на шее крестьян сидят жиды и комиссары. Во время войны можно будет с ними расправится»; «опять сделаем восстание, но не так, как делали в январе 1924 года, сейчас придут иностранные войска». («Большой террор» и мобилизационное планирование»)
Понятно, что руководство знало об этих настроениях и делало из них соответствующие выводы. Кулак, в огромном количестве случаев, выступал как враждебная сила, готовая ни много, ни мало, поддержать иностранное вторжение в СССР. Причем, само кулачество захватывало власть над селом, что в условиях аграрного общества было равносильно установлению экономического диктата.
«В результате спонтанно возникшего свободного рынка 7% крестьян (2,7 млн. человек) вновь оказались без земли, - пишет О. Арин. - В 1927 г. 27 млн. крестьян были безлошадными. В целом 35% относились к категории наиболее бедных крестьян. Большая часть, средние крестьяне (около 51-53%), имели допотопные орудия труда. Количество богатых-кулаков — составляло от 5 до 7%. Кулаки контролировали около 20% рынка зерна. По другим данным, на кулаков и верхний слой середняков (около 10-11% крестьянского населения) в 1927-1928 гг. приходилось 56% продаж сельскохозяйственной продукции. В результате «в 1928 и 1929 гг. вновь пришлось нормировать хлеб, затем сахар, чай и мясо. Между 1 октября 1927 г. и 1929 г. цены на сельхоз. продукты выросли на 25,9%, цены на зерно на свободном рынке выросли на 289%». Экономическую жизнь страны, таким образом, начал определять кулак». («Факты против фальши»)
Сложилась довольно-таки интересная ситуация. Социалистическая революция привела к установлению хозяйственной гегемонии сельской буржуазии, которая сменила помещиков, но при этом так и не достигла их уровня хозяйствования.
Причем, на селе существовал четко выраженный антагонизм между богатыми и бедными.
К слову, о бедных. В 80-е годы стало модным повторять кулацкую «отмазку» про то, что бедные – дескать, лодыри, которые были горазды только пить, да гулять – отсюда и само бедственное положение. Исторические события и здесь опровергают мифы. «По опросам одной из волостей Пензенской губернии выяснилось, что 16 — 26% бедных крестьянских хозяйств образовалось по причине разделов больших семей; 14 — 38% из-за отсутствия работника; 20 — 60% дали стихийные бедствия, в основном, пожары (такой разброс в цифрах происходит оттого, что пожары в деревнях редко ограничиваются одним двором), 10% - по причине ухода работника в Красную Армию, столько же по болезни кормильца, и всего 8% представляли собой хронические неудачники, собственно «лодыри», как называли их крестьяне, - сообщает Прудникова на форуме http://kuraev.ru. - Из них только п.2 — отсутствие работника — может быть связан с войной, остальные — постоянные факторы. Одни неимоверными усилиями выбивались из бедноты в середняки, другие по разным причинам — пожар, болезнь или смерть кормильца, павшая лошадь — туда погружались, обеспечивая постоянный обмен внутри 80%-й группы, которая на самом-то деле вся была бедняцкой, и только агитпроп не позволял признать ее таковой». («Противникам коллективизации посвящается…»)
4. Кнутом и пряником
Коллективизацию часто представляют как один сплошной нажим на село, изредка ослаблявшийся – в тактических целях. Между тем, это весьма упрощенное представление. Для коллективизации была характерна довольно-таки сложная динамика. И либерализация здесь значила не меньше, чем ужесточение.
2 марта 1930 года в «Правде» была опубликована статья И. Сталина «Головокружение от успехов», осудившая «перегибы» во время коллективизации. А чуть позже, 14 марта Политбюро ЦК ВКП (б) выпускает постановление «О борьбе с искривлениями партийной линии в колхозном движении». Партийная верхушка официально признала серьезные ошибки («перегибы»), допущенные в отношении крестьянства.
После мартовских решений произошел массовый отток крестьян из колхозов. Причем, власти, в течение шести месяцев, вообще не проявляли никакой активности по привлечению туда жителей села. Лишь в сентябре 1930 года партийно-государственное руководство возобновляет коллективизацию села. Теперь упор делался на агитацию и пропаганду, а также на материальное стимулирование. В сжатые сроки были созданы тысячи вербовочных бригад и инициативных групп, которые всячески зазывали крестьян в колхозы. В наиболее трудные районы власти направили 80 тысяч колхозных активистов.
Началось оснащение села техникой. Если в 1930 году в распоряжении машинно-тракторных станций (МТС) было всего лишь 7 тысяч тракторов, то уже в 1931 году их число достигло 50 тысяч. Колхозам были предоставлены существенные льготы и кредиты, для них снижали нормы сдачи продуктов животноводства. Им же всячески помогали в создании животноводческих ферм.
В марте 1932 года руководство решительно осудило принудительное обобществление скота, а в мае колхозам разрешили торговать (после выполнения обязательных поставок) продукцией по рыночным ценам. При этом план заготовок был существенно сокращен – до 1100 миллионов пудов (против 1367 миллионов в 1931 году). В январе 1933 года была отменена «договорная» система, которая предоставляла возможность назначать крестьянам какие угодно высокие показатели. Теперь на них возлагались жестко фиксированные обязательства, повышать которые строго запрещалось. Наконец, в феврале 1935 году был принят Примерный устав сельскохозяйственной артели (колхоза), в котором крестьянам гарантировалась возможность ведения личного подсобного хозяйства – в самых широких масштабах. Показательно, что уже к концу второй пятилетки в этих хозяйствах было произведено 70, 9 % мяса и 71, 4 % молока.
Конечно, «пряник» сочетался с кнутом. Так, осенью 1930 года начинается новый этап раскулачивания, который сопровождался массовой высылкой крестьян. Всего в этом году (по данным Объединенного государственного политического управления - ОГПУ) было выслано 1 803 392 человек.
В 1931 году на спецпоселения прибыли 71 236 человек (в том же году умерли 89 754 поселенцев). А в 1933 году эти цифры составили 268 091 и 151 601 человек соответственно. В период с 1932 по 1940 года из ссылки бежали 629 042 человека, было возвращено - 235120 человек. (В. Земсков. «Кулацкая ссылка» в 30-е годы»)
В августе 1932 года был принят печально известный закон о «трех колосках», который предусматривал расстрел за хищение колхозного имущества. Это уже было проявлением революционного терроризма на государственном уровне. Существует представление о том, что расстрелу подверглись едва ли не все «проходящие» по этому закону. Однако масштабы исторических событий тут явно завышены. Смертных приговоров по «закону о трех колосках» было вынесено 6 % (всего осуждено – 100 тысяч). Кроме того, само хищение было очень серьезной проблемой. Вот один только пример – в августе 1932 года «Правда» писала о хищении в Кунцевском районе Московской области, в результате которого группой лиц было присвоено около 50 пудов уже готового колхозного овса, вывезенных на 12 (!) подводах (всем обвиняемым дали по 10 лет). («Исторический смысл закона «о трех колосках» // ihistorian, жж-блогер)
5. Творцы «перегибов»
Отдельно стоит вопрос о степени вины высшего руководства и лично Сталина.
Бесспорно, вождь СССР был повинен в пресловутых «перегибах», ответственность за которые с него никому не снять. Но особая ответственность лежит и на региональных руководителях, которые довели ошибочную политику Кремля до абсурда.
Так, И. Варейкис, руководивший в то время Центрально-Черноземной областью увеличил процент обязательной коллективизации с 5,9% на 1 октября 1929 года до 81,8% к 1 марта 1930 года. Причем, сделал он это по собственной инициативе. Первоначальный план предусматривал завершение в регионе сплошной коллективизации к весне 1932 года. Но Варейкис на областном собрании партактива призвал осуществить ее к весне 1930 года.
Еще один местный князек – К. Бауман довел процент коллективизации в Московской области с 3,3 до 73%.
Регионалы часто сами подталкивали Москву к усилению пагубной чрезвычайщины. Так, П.Б. Шеболдаев, секретарь Нижне-Волжского крайкома, просил обеспечить высылку кулаков, предлагая для выполнения данной задачи «ускорить опубликование декретов и присылку работников». Регионалы действовали гораздо более радикально, чем того от них требовал Сталин, забегая вперед центрального руководства. Еще за три дня до принятия постановления Политбюро ЦК «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств» первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Р.И. Эйхе заявил на партактиве в Новосибирске: «Первое, что нам придется провести, это экспроприация средств производства у кулачества, экспроприация живого и мертвого инвентаря, его хозяйственных и жилых построек». Причем он имел в виду повсеместное раскулачивание, хотя Политбюро считало, что надо ограничиться одними лишь районами сплошной коллективизации. Весьма показательно поведение руководителя Средне-Волжского крайкома М. Хатаевича, который создал в крае «боевой штаб» по раскулачиванию. Этот деятель планировал арестовать 5 тысяч человек и собрать 15 тысяч семей для выселения. Зарвавшийся князек додумался раздать коммунистам края оружие, что уже попахивало гражданской войной.
Эти «перегибы» не на шутку встревожили Кремль, и Сталин (вместе с Молотовым и Кагановичем) послал в край телеграмму, в которой было определено: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет». От Хатаевича потребовали прекратить аресты, но он просто-напросто отказался выполнять это распоряжение, ответив: «Арест кулацко-белогвардейского актива приостановить не можем, ибо он почти закончен». При этом он имел наглость написать (уже в апреле 1930 года) Сталину письмо, в котором все попытался свалить на центр: «Приходиться выслушивать много жалоб; что зря нас всех объявили головотяпами. И действительно, надо бы дать указание нашей центральной прессе, чтобы при критике допущенных искривлений и перегибов в колхозном строительстве шельмовали и крыли не только низовых работников».
При всем при том, Хатаевич откровенно лгал Сталину, утверждая, что арест раскулаченных проводился лишь в районах сплошной коллективизации. На самом же деле «кулаков» арестовывали везде.
Что ж, Хатаевичу было не привыкать врать. Именно он дезинформировал высшее руководство в декабре 1929 года, когда сообщал о 35% коллективизации в своем крае (в реальности коллективизировано было всего 20%).
Впрочем, справедливости ради надо отметить, что дезинформацией занимались тогда (и не только тогда) многие другие «старые большевики». Так, председатель Колхозцентра Г. Каминский докладывал 15 декабря 1929 года о том, что в Центрально-Черноземной области Льговский округ коллективизирован полностью, а Тамбовский – на 60%. Настоящие же цифры были таковы – 60% и 9,9% – соответственно. На основании липовых данных Каминский предложил совершенно нереальные темпы коллективизации. Он планировал осуществить сплошную коллективизацию за 3-4 года, причем в зерновых районах сроки были предложены такие – от восьми месяцев до полутора лет. Получается, такие люди как Каминский несут не меньшую, чем Сталин, ответственность за многочисленные жертвы коллективизации. Такова логика исторических событий.
6. Игра на чувствах
Самая черная страница коллективизации – голодомор, унесший сотни тысяч жизней. Между тем, и здесь масштабы сильно преувеличены. Прежде всего, нужно заметить, что разоблачение голодомора с самого начала сопровождалось откровенными фальсификациями. В этом плане особо выделяется деятельность американского журналиста Т. Уолкера, который опубликовал много статей про коллективизацию, сопровождаемых жуткими фотографиями. Его коллега и соотечественник Л. Фишер выяснил, что этот бойкий «папарацци» никогда и не был на Украине, а провел шесть дней в Москве, после чего выехал в Маньчжурию. Другой американец Д. Кейси доказал, что свои знаменитые фото Уолкера («ребенка-лягушки» и т. д.) были сделан в Западной Европе времен Первой мировой войны. (Кстати сказать, отечественные исследователи недавно пришли к выводу о том, что у американцев был свой собственный «голодомор» - в 30-е годы - http://kp.ru/daily/24346.4/535294)
Историк С. Миронин, указавший на эти обстоятельства, особо останавливается на творчестве англичанина Р. Конквиста, изрядно потрудившегося на ниве разоблачения сталинизма: «Наиболее известный фальсификатор «Голодомора» — англичанин Р. Конквест (R. Conquest). Свою известность Конквест приобрел благодаря книгам «Великий террор» (1969), изданной в США по заказу ЦРУ, и «Жатва скорби» (1966). В числе источников, откуда Конквест заимствовал аргументы о «голодоморе» и репрессиях в СССР, оказались художественные произведения В. Астафьева, Б. Можаева и В. Гроссмана, украинских коллаборационистов Х.Костюка, Д.Соловья. Зарубежные ученые-советологи А. Гетти, Г. Хертле, О. Арин, А. Даллин и другие специалисты, исследуя технологию фабрикации представителями комиссии конгресса США информации о голоде на Украине, обнаружили, что 80% свидетельств проходят с отметкой «Анонiмна жiнка», «Анонiмне подружжя», «Анонiмний чоловiк», «Марiя №» и т.д. Канадский журналист Дуглас Тоттл в книге «Фальшивки, голод и фашизм: миф об украинском геноциде от Гитлера до Гарварда», опубликованной в 1987 г., доказал, что Конквест в своей книге использовал устрашающие фотографии голодных детей из хроники Первой мировой войны и голода 1921 г. Между тем В. Ющенко, став президентом Украины, не замедлил наградить Р. Конквеста орденом Ярослава Мудрого V степени за «привернення уваги мiжнародноi спiльноти до визначения «голодомору» 1932—1933 рокiв актом геноциду украiнського народу». («Сталинский порядок»)
Уже один сам факт фальсификаций заставляет задуматься о многом. Но, конечно, самое возмутительное и циничное – преувеличение масштаба жертв голода.
Тут, как и в случае со сталинскими репрессиями, имеет место игра на чувствах людей, желание поразить их космическими масштабами исторических событий. Называется даже цифра в 15 миллионов погибших, что совсем уже неприлично. Хотя большинство исследователей-антисталинистов предпочитают говорить о 6-8 миллионах. В то же самое время основательные историки (многие из которых ничуть не сталинисты) оценивают масштабы гибели от голода весьма осторожно. Никакой точной статистики здесь нет, поэтому приходится оперировать косвенными данными. Так, В. Земсков обращается к данным демографии: «…Благодаря демографической статистике мы знаем, что в 1932 году на Украине родилось 780 000 человек, а умерло - 668 000, в то время как в 1933 году родились 359 000, а умерли - 1,3 млн. В эти цифры включена естественная смертность, однако ясно, что главной причиной смерти в эти годы стал голод». («Все жертвы Сталина» // Интервью газете La Vanguardia) Цифры, конечно, страшные, но это не 7 миллионов и даже не 3 миллиона, о которых говорят рьяные обличители. А ведь большинство погибших от голода были жителями Украины.
Коллективизация, вне всякого сомнения, была страшной трагедией. Все ее преступления и ошибки были обусловлены, прежде всего, масштабами той революционной ломки, которая произошла в 1917 году и которая была отражением грандиозного кризиса русского цивилизации.
Тем не менее, русский народ и другие народы СССР смогли выдержать страшные испытания «великого перелома» и осуществить полномасштабную модернизацию страны.
Александр Елисеев
http://www.stoletie.ru/territoriya_istorii/istoricheskije_sobytija_pravda_o_kollektivizacii_2010-03-12.htm
