Образование в Российской Империи. Царская школа

I. Россия и европейское образование

 

1. Цель и задача системы образования

 

Масштабность здания науки, техники и наукоемкой промышленности любого государства, и главное – прочность этого здания, зависит в первую очередь от качества фундамента этого здания.

Фундаментом же этим является система народного образования данного государства. Чем совершеннее эта система, тем грандиознее и прочнее будут возведенные над ней корпуса отечественной науки, техники и всего с ними связанного.

Образовательный потенциал страны всегда лежит в основе и предшествует ее научному, техническому и экономическому потенциалу.

Образование в широком смысле создает, формирует образ нации, народа, его сознание. И сознание это в свою очередь формирует ту материальную действительность, которая данный народ окружает в конкретный исторический момент. Иногда к большому неудовольствию народа, склонного видеть в этой действительности чьи-то враждебные происки. [Хотя происки эти, сплошь и рядом, также в наличие].

Цель и задача системы образования ‒ «формирование человека, семьянина, специалиста, гражданина и должностного лица с определенными качествами. Это последнее добавление очень важно. Оно определяет содержание системы образования.

Чтобы ввести в образовательный процесс реальные или конкретные качества, необходимо иметь стандарты, нормы, эталоны, госты. Они должны вытекать из истории данного народа или из целевой функции религии, которая является исторической, государственной, народной»[2].

Целевая функция Христианства, прежде всего Православия, заключается в том, чтобы вернуть греховного человека, находящегося в вырождающемся, деградационном состоянии в первозданное качество, присущее ему до его грехопадения.

Если Церковь, или, вернее, церковная иерархия, не выполняет этой целевой функции, все «Православие» сводится в лучшем случае на «бытовой» уровень[3].

 

Образование на Святой Руси

 

Почти до конца XVII века образование на Руси и определялось этой целевой функцией Православия, что и осталось навсегда в самоназвании нашем – Святая Русь.

В этот период «система образования», реализуемая через сеть «образовательных учреждений», и «сфера образования», в которой определяющую роль играют такие институты, как семья и Церковь, а также иные общественные структуры, на Руси практически совпадали. Образовательная система и содержание образования были едиными для всех русских людей, от царя до грамотного крестьянина с X по XVII век, гарантировано обеспечивая единое мироощущение и мировосприятие.

Это обеспечивало монолитное единство русского этноса в его общественно-государственном бытии, как Третьего Рима, что сказалось, например, в почти мгновенном по историческим меркам присоединении Сибири к телу Московского царства.

Но обратной стороной этого слияния системы и сферы образования стало то, что недостаточное внимание уделялось третьему важному аспекту системы образования: подготовка специалистов в области естественных наук, техники и экономики.

А именно в этом аспекте образовательный потенциал государства предшествует созданию его экономического и военного потенциала и является, по сути, основным фактором его развития.

 

2. Европейское образование и его русские плоды

 

Положительные

 

От Царства к Империи

 

С начала XVIII века, место традиционного образования в России по необходимости заняло классическое европейское образование. Противостоять натиску стремительно прогрессирующей Европы могла только страна, стоящая вровень с ней по научно-техническим достижениям, воплощенным, в том числе и в продукцию оборонной промышленности, традиционно самую наукоемкую. А желательно и опережающая эти достижения.

И плоды этого нового русского образования не замедлили сказаться.

27 июня 1709 года в шести верстах от города Полтава лучшая в Европе шведская армия, созданная «львом Севера» Густавом II Адольфом, и ведомая лучшим полководцем Европы Карлом XII, склонила знамена «перед другой армией – юной армией Петра, одетой по иноземному, но мыслящей по-русски и дравшейся по-русски»[4].

Представляет интерес, как полководцы обеих армий вдохновляли своих солдат перед битвой. Шведский король чисто по-европейски пообещал своим бойцам хороший обед и богатую добычу в русском обозе. Русский Царь призвал солдат драться: «За Россию и российское благочестие». За Отечество и веру Православную, сиречь.

 

 

Петр Великий

 

27 июля 1714 года отчаянной абордажной атакой превосходящих сил шведского флота у полуострова Гангут, шаутбенахт[5] Петр Михайлов одержал первую стратегического значения победу над господствующим больше века на Балтике шведским флотом.

 

 

Гангут – 27 июля 1714 года

 

За разработку и практическое воплощение победного плана баталии, и за проявленные в абордажной схватке героизм и мужество, шаутбенахт Петр Михайлов, он же Петр Алексеевич Романов, произведен был в вице-адмиралы.

30 августа 1721 года был заключен Ништадтский мир, по которому к России навечно отошла территория нынешних, так называемых прибалтийских республик. Эта территория, вместе с ее обитателями была не только завоевана русскими войсками, но выкуплена у Шведской короны за два миллиона ефимков.

И Российская Федерация, если она считает себя правопреемницей исторической России, имеет до сих пор и навсегда неоспоримые права на эти территории:

«По Ништадтскому мирному договору 1721 года, входящему в никем не оспариваемый корпус международно-правовых актов, на которых основана легитимность территорий всех государств мира,

Россия навечно получала эти территории не просто как победитель в Северной войне, но в результате их покупки – уплаты Его Царским Величеством Шведскому Королевству “двух миллионов ефимков исправно без вычета и конечно от Е.К.В. с надлежащими полномочными и расписками снабденным уполномоченным”»[6].

На карте мира возникла держава, имя которой до сих пор приводит в трепет наших врагов − Российская Империя.

С современной победоносной армией.

С флотом, господствующим в Балтийском море.

С металлургическими и горными заводами на Онежском озере и на Урале. С модернизированным Тульским и новым Сестрорецким оружейными заводами. С каналами, открывшими торговый путь из Балтики в Каспий.

С навигационной, инженерной, артиллерийской и медицинской школами.

С Морской академией и Академией наук.

И Императором Всероссийским во главе: «…Его Величество есть самовластный Монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять»[7].

 

“Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен”

 

Дух и материя неразрывно сосуществуют в жизни, как человека, так и государства, и как человеку для достойного существования необходим некоторый минимум жизненного пространства, так этот минимум необходим для государства. Этот минимум именуется в геополитике – естественными границами, иными словами, внешними рубежами, обеспечивающими геополитическую безопасность.

К своим естественным рубежам на Западе Российская Империя в основном вышла уже в XVIII столетии. На юго-востоке – в XIX.

Эти естественные границы и рубежи на западе, юге и востоке были добыты и обезпечены трудами Румянцева-Задунайского, Суворова-Рымникского, Потемкина-Таврического, Дибича-Забалканского, Муравьева-Карского, Кауфмана-Туркестанского, Муравьева-Амурского и тысяч других генералов, адмиралов, офицеров, солдат и матросов Императорских Армии и Флота.

Каждый из них свой жизнью и смертью подтверждал правоту слов Императора Николая I:

“Где раз поднят Русский флаг, он уже спускаться не должен”.

Не считая неудачи в Прутского похода 1711 года, русское оружие в течение полутора столетий не знало поражений. А поскольку Крымскую, равно как и Японскую войну нельзя считать военными поражениями[8], то можно сказать, что в Имперский период русское оружие было непобедимо.

«Стоило только когда-либо какой-нибудь европейской армии претендовать на звание “первой в мире”, как всякий раз на своем победном пути она встречала неунывающие русские полки – и становилась “второй в мире”»[9].

В спорах между государствами, как известно, нет до сих пор лучших аргументов, чем слова медных, бронзовых или стальных ораторов. Или, во всяком случае, возможность при необходимости немедленно сказать им свое веское слово. Будь это шуваловский единорог или тяжелая баллистическая ракета «Воевода», получившая у наших заклятых друзей на Западе нежное прозвание «Сатана», ныне сменяемая такими ее достойными потомками, как «Сармат», «Кинжал» и «Посейдон».

 

Неразрывная связь

 

С военными успехами Империи неразрывно связаны успехи имперского образования, подготовившего не только лучшие в мире офицерские кадры, но создавшего почву для стремительного взлета русской культуры и науки, уже в XIX – начале XX веков, занявших первые места на Олимпе европейской и мировой культуры.

Константин Леонтьев связывал этот взлет с привнесением Петром I в государственную и общественную жизнь России «цветущей сложности», как фермента, обеспечившего ее блестящее развитие до конца XIX столетия[10].

Все это так.

Но существует и обратная сторона медали.

 

Сопутствующие, но вредные

 

Привнесение европейского образования в Россию, помимо того, что в значительной степени разошлись система и сфера образования, имело следствием с одной стороны, внедрение в русское образованное общество идей европейского «просвещения».

Прежде всего в форме того самого «научного мировоззрения», о котором подробно рассказано, например, в моей публикации в РНЛ от 06.06.2019 «Сочти число Зверя. Прогресс как соблазн. Части III - IV».

Петром I было также воспрещено, из текущих политических соображений, обличение протестантизма и католичества, что, в конечном счете, способствовало созданию на Руси пятой колонны в лице разномастных «западников».

С другой стороны, в русское духовное образование, в лице семинарий и академий вместе с заимствованными из Европы учебниками вошло протестантская и католическая богословская струя, по словам профессора Московской Духовной академии Алексея Ильича Осипова, не изжитая до последних пор:

«В образовании авторитет духовного совершенства постепенно заменяется авторитетом начетничества, книжного энциклопедизма. Образование приобретает все более рационалистический западный характер.

Принцип средневековой латинской схоластики прочно укореняется в учебных заведениях, которые стали открываться сначала в Киеве и Москве, затем уже в Петербурге и других городах.

Первостепенная цель западного типа образования, ставшая особенно ярко выраженной после отпадения Римской Церкви от Единого Соборного Тела, состояла не в том, чтобы сделать человека совершеннее, но в том, чтобы дать ему как можно больше знаний, знаний ради самих знаний...

...Возникшие в XVII-XVIII веках русские духовные школы строились прямо по западному образцу. Главным требованием к учащимся было заучивание больших объемов информации наизусть. Изучались в основном латинские авторы, на латинском языке, по латинским, т.е. католическим, учебникам и методикам…

Схоластический тип образование в несколько изменившемся виде существует у нас до настоящего времени...»[11]. Все более забывается, что Православие – не рассуждение о Боге, а путь исцеления души Христом и для Христа.

«В настоящий момент, когда происходит, по-видимому, последняя битва за спасение России от окончательного лжедуховного иноземного ее порабощения, от Духовных школ зависит очень многое.

… Это прямо следует из того, что в настоящий момент духовное состояние нашего общества находится на грани самого шаткого баланса между Православием и каким угодно инаковерием.

Сейчас на территории бывшего Советского Союза и за его пределами в различных религиозных школах терпеливо, без шума, основательно готовится для нашего народа более чем достаточное количество учителей старых и новых вер.

Иноверные идеологи прекрасно понимают, какое важное значение имеет хорошо подготовленный проповедник, миссионер. Они буквально ловят момент.

И если православные школы не получат равноценной поддержки, то наш народ расправославится и русские, то есть православные, вообще исчезнут с лица земли»[12].

 

Революция в России произошла из семинарии

 

О том насколько глубоко было проникновение чуждых Православию начал в русское духовное образование, показывает «распоряжение Комиссии Духовных училищ от 1825 года:

“Чтобы никто собственных уроков не преподавал ... чтобы богословия[13] преподаваема была исключительно на латинском языке, чтобы классическою книгою была богословия Феофилакта, выписанная из лютеранской богословии Буддея”»[14].

Не удивительно, что семинарии стали рассадниками деятелей революционного движения от Чернышевского до Сталина. Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал:

«У нас, семинаристов, укоренилось убеждение, что если кто умный, тот неверующий».

«В сущности, мы были больше католическими семинаристами, фомистами (Фома Аквинский), чем православными...»[15].

Сохранилось свидетельство схиархимандрита Варсонофия Оптинского:

«Смотрите, в семинариях духовных и академиях какое неверие, нигилизм, мертвечина, а все потому, что только одна зубрежка без чувства и смысла.

Революция в России произошла из семинарии.

Семинаристу странно, непонятно пойти в церковь одному, встать в сторонке, поплакать, умилиться, ему это дико. С гимназистом такая вещь возможна, но не с семинаристом.

Буква убивает»[16].

 

Заградить путь в этот сан образованному дворянству

 

Из русских Духовных академий зачастую выходили весьма либеральные будущие архиереи, вполне далекие от понимания идеи Православной Народной Монархии. Такие архиереи, выпускники Духовных академий, образовали своего рода чиновную касту, доступ в которую со стороны всячески преграждался.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) в письме генералу Николаю Николаевичу Муравьеву-Карскому, (своему другу и духовному чаду, в то время занимавшему пост Наместника Его Императорского Величества на Кавказе, и желавшему, чтобы именно архимандрит Игнатий стал епископом Кавказским и Черноморским, о чем генерал уже просил Государя), в частности пишет:

«...я слышал, и этот слух признаю довольно верным, что Государь, может быть, вследствие Вашего отзыва Статс-секретарю, говорил о мне митрополиту Никанору, удостоивая и собственного милостивого отзыва.

Но митрополит противопоставил Государю недавно сделанное постановление Синода не возводить в сан Епископа лиц, не получивших образование в Духовных академиях. Лица необразованные и без того не возводились в этот сан.

Очевидно, что постановление сделано с целью заградить путь в этот сан образованному дворянству. Скажу более: постановление сделано ... ныне ‒ именно для меня.

Я не удивился отзыву митрополита Никанора и не мог обидеться им; по усвоившимся мне понятиям я признаю себя вполне недостойным сана, для которого нужен Ангел, или и человек, но равноангельский, а я ‒ грешник.

Также не могу не признать себя невеждой перед великой наукою Богословия, несмотря на тридцатилетние непрерывные занятия этим предметом.

Бог безконечен, и наука о нем безконечна; человек ‒ ограничен и потому естественно не способен стяжать полное и совершенное познание Бога.

Действием Никанора доказывается верность Ваших действий. Если б Вы взошли формальным представлением прямо в Синод, не введя в участие Государя, то можно наверное сказать, что от Вас отделались бы тою же отговоркой»[17].

Нет нужды доказывать, что вряд ли кто из тогдашних, да и позднейших архиереев мог сравниться образованностью со Святителем Игнатием. Мы и так это знаем.

Также понятны опасения «академиков», чтобы в их ряды вошел человек, слишком хорошо на опыте понимавший современное ему духовное состояние русской церкви в лице ее «образованного» сословия, включая и монашество.

 

Какого света ожидать от этой тьмы!

 

В одном из писем Святитель с горькой иронией характеризует это состояние:

«Ныне мудреное время; где ни насмотрелся – везде зло берет вверх, а благонамеренные люди находятся в угнетении. Спаситель мира повелел стяживать души свои терпением. Полагаюсь на волю Божию...

Сбывается слово Христово: в последнее времена обрящет ли Сын Божий веру на земли!

Науки есть, Академии есть, кандидаты, магистры, доктора богословия (право, смех да и только!)...

Случись с этим богословом какая напасть – и оказывается, что у него даже веры нет, не только богословия. Я встречал таких: доктор богословия, а сомневается, был ли на земле Христос, не выдумка ли это, небыль ли, подобная мифологической!

Какого света ожидать от этой тьмы!..»[18].

 

Под предлогом просвещения зашли в тьму неведения

 

Об утере духа в народе и духовенстве говорил еще ранее святителя Игнатия преподобный Серафим Саровский в своей знаменитой беседе с Николаем Мотовиловым:

«Мы в настоящее время» по общей холодности к делу спасения «почти вовсе удалились от истинно христианской жизни».

Люди перестали даже понимать самое важное в Святом Писании.

«Произошло непонимание оттого, что мы удалились от простоты первоначального христианского ведения и под предлогом просвещения зашли в такую тьму неведения, что нам уже кажется неудобопостижимым то, о чем древние до того ясно разумели, что им и в обыкновенных разговорах понятие о явлении Бога между людьми не казалось странным».

«Очень уж мы стали невнимательны к делу нашего спасения, отчего и выходит, что мы и многие другие слова Священного Писания приемлем не в том смысле, как бы следовало.

И все потому, что не ищем благодати Божией, не допускаем ей, по гордости ума нашего, вселиться в души наши и потому не имеем истинного просвещения от Господа, посылаемого в сердца людей, всем сердцем алчущим и жаждущих правды Божией»[19].

 

 

Император Александр I у преподобного Серафима Саровского

Хромолитография с картины М. Маймона. 1904 год

 

«Так продолжалось до середины XIX столетия, когда наконец вновь наметилась своя, национальная православная линия в понимании богословия и цели духовного образования.

Большое значение здесь имела личность святителя Московского Филарета (Дроздова).

Он предпринимает решительные шаги для “образования внутреннего человека”, преподавания “сердечного богословия” в Духовных школах.

Протоиерей Георгий Флоровский называет Московскую Духовную Академию (МДА) при митрополите Филарете “полукиновией”, своеобразным “сердечно-ученым монастырем”.

Эпоха митрополита Филарета явилась периодом духовного подъема школ, находящихся в его ведении, началом развития русской научно-богословской науки. В результате заговорили о забытом пути опытного богопознания, о духовности, о святых старцах и монастырях, о святоотеческих творениях как источниках истинного богословия, о русской иконе.

В академиях началась работа по переводу на русский язык древних отцов Церкви. О значении их для отечественного богословия составитель проекта их издания архимандрит Никодим (Казанцев) писал тогда:

“Только после того времени, как русские богословы будут читать святых отцов на русском языке, можно ожидать, что они будут самостоятельные и зрелые богословы и не будут зависеть от латинских, немецких, французских и английских богословов и богословии”[20].

Одновременно все чаще слышатся голоса критики в адрес схоластической системы образования.

Однако это были голоса лишь наиболее светлой и духовно чуткой части умов, но очень незначительной по числу своих представителей и их мирской значимости. И они мало были услышаны. Основной поток русского богословско-школьного сознания шел в общем русле глубоко укоренившихся идей и стандартов западной школы, западных принципов образования (в полном соответствии с господствующей атмосферой жизни в нашем так называемом просвещенном обществе)…

Упадок духовной жизни, в первую очередь в церковной среде, обусловил в нашем народе “стремление к формам чужим и чужому духу” и усвоение им западной идеи образования, идеи по самому существу своему бездуховной, исходящей из тех языческих требований жизни, которые отвергнуты были Христом в пустыне: искание наслаждений, богатства и гордостной славы.

Но образование, забывшее о единственной и непреходящей своей цели – воспитании святого человека по образу Христа – и поставившее во главу угла туманную идею социального прогресса, неминуемо приносит горькие плоды»[21].

Вполне это проявилось в Феврале 1917 года.

Русская церковь во многом перестала осуществлять свою целевую функцию спасения душ человеческих, что закономерно привело к крушению ее златоглавого великолепия.

Что ж, еще святитель Иоанн Златоуст говорил, что «церковь − это не стены, но собрание верных и благочестивых людей»[22]. А преподобный Иосиф Волоцкий, разъясняя слова святителя, предупреждал:

«Когда же Златоуст говорит: “Церковь – это не стены, но собрание верных благочестивых людей”, − то говорит это отец наш Златоуст не потому, что запрещает создавать церкви… Ведь и сам Златоуст говорит в другом месте: “Церковь – светлее небес”. Он желает лишь показать, что если мы и создадим церкви и всячески украсим их, но будем осквернять себя грехами и страстями и скверными делами, то Бог, желая обратить согрешающих к страху и целомудрию, не пощадит ни святых церквей, ни Своего изображения, ни Пречистых Таин…

Был в Иерусалиме старец. Он увидел себя в церкви святого Христова Воскресения, и при этом в церкви был великий смрад, и он спросил ангела: “Откуда исходит этот смрад, и почему ты не избавляешь от него?” Ангел же отвечал: “Смрад этот исходит от беззаконий церковников, находящихся здесь, и избавиться от него нельзя – только огнем”»[23].

 

 

Преподобный Иосиф Волоцкий 

 

Раз справедливость слов преподобного мы уже испытали.

Понятно, что если дух протестантизма проник в духовные училища, то тем более он присутствовал в образовании светском.

Нас в первую очередь интересует сейчас, как развивалось русское образование в XIX веке, тем более именно в начале этого века произошли кардинальные изменения в системе европейского образования, сформировавших ту его модель, которая с определенными изменениями дошла и до наших дней.

При этом частные модели образования различных европейских континентальных стран весьма разнились между собою, равно как с моделями британской и американской[24]. И было совершенно не безразлично для судеб отечественного образования, какая именно модель будет взята как образец. К сожалению, а вернее к несчастью нашему, в основу даже лучшей из этих моделей заложены были идеи, во всяком случае, далекие от православия.

 

Взаимодействие общества и государства

 

Теоретически, образовательные системы, пришедшие к нам из Европы, базировались на сочетании христианской и римской традиций: взаимодействия государства и общества, в первую очередь семьи, в деле воспитания и образования подданного и гражданина – свободной, ответственной личности.

Воспитанная так свободная и ответственная личность, (по мнению Фридриха Шиллера (1789-1805), «Письма об эстетическом воспитании» которого стали философским манифестом германской модели образования), должна в свою очередь «образовать» воспитавшее ее государства[25].

 

 

Фридрих Шиллер Портрет работы Антона Графа. 1790

 

Мысль возможно плодотворная на немецкой почве, но чреватая своими последствиями на почве русской.

Следует кстати отметить, что еще во время учебы в военно-медицинской академии, созданной герцогом Вюртембергским Карлом-Евгением, Шиллер стал членом тайного ордена иллюминатов, основанного в 1776 году профессором Адамом Вейсгауптом. Вейсгаупт утверждал, что природный человек вполне хорош, но вот беда, испорчен христианством и монархической христианской государственностью.

Что касается борьбы с христианской государственностью, несмотря на то, что орден баварских иллюминатов был запрещен еще в 1787 году, и членство в нем грозило смертной казнью, есть серьезные основания считать, что этот орден сыграл не последнюю роль во Французской революции 1789 года и в развязанном вскоре якобинском терроре.

Для борьбы же с христианством, считалось, хороши любые методы: от открытых гонений, когда представится удобный случай, до его фальсификации, случай для которой представляется всегда.

Как писал идеолог иллюминатов барон Адольф Книгге другому достойному челну ордена Ксаверию фон Цваку:

«Для тех, которые не могут отрешиться от веры в Христа, мы установим, что Христос тоже проповедовал религию природы и разума.

Мы прибавим, что эта простая религия была извращена, но что мы являемся ее преемниками через Франкмасонство и единственными последователями истинного христианства.

Тогда останется прибавить лишь несколько слов против духовенства и монархов»[26].

Там же, в академии Шиллер познакомился и творениями «просветителей» типа Руссо, Вольтера и Дидро. «Характерно, что, благодаря переводам Иоганна Фридриха Шиллера и Гете [тоже иллюмината], произведения Дидро были изданы в Германии раньше, чем в самой Франции. Уже одно это говорит о тесной связи французского гуманизма с тевтонским оккультизмом»[27]. Понятно, что Иоганн Фридрих вполне сочувственно отнесся и к самой революции 1789 года. А в 1792 году Конвент и вовсе присвоил ему звание «почетного гражданина Французской республики».

Однако, Шиллер, по-видимому, был действительно идеалист, и казнь короля несколько поколебала его веру в революционное переустройство общества. В качестве антитезы ему и выдвинув свою программу эстетического воспитания и образования, вдохновленную, как пишут его биографы философией Канта и идеями франкмасонства. К философии Канта мы вернемся чуть ниже, а с масонством ясно и так. Другим идеалом Шиллера была античность.

Так что, говоря о германской модели образования, следует помнить, какие идеи легли, по мнению компетентных специалистов, в ее основу. Впрочем, как мы увидим, выбирать было не из чего. Европа стремительно дехристианизировалась.

Германия на общем «постреволюционном» фоне, несомненно, казалась, а во многом и была, оплотом традиционной христианской государственности, хотя бы в ее протестантском варианте.

 

Образование именуемое классическим

 

Приоритетным направлением государственной образовательной политики ведущих европейских стран в рассматриваемый период стало развитие общего образования, именуемого обычно классическим.

Поскольку в XIX веке Европа за немногими исключениями продолжала именовать себя христианской, то наилучшим способом развития всех сил разума и души учащихся было признано, во-первых, изучение математики, а во-вторых, Закона Божия, древних языков, истории и классической литературы. Математика должна была дисциплинировать ум, а изучение Закона Божия, истории, классических языков и классической литературы укрепить благочестие, сформировать национальное самосознание в духе верности Богу и Государю.

Центральным звеном классической системы образования стали средние учебные заведения «высокого уровня»: лицеи, гимназии, кадетские корпуса, духовные семинарии, а несколько позже реальные училища. Продолжить воспитание и формирование свободной и ответственной личности должны были реформированные университеты, как научно-образовательные учреждения высшего порядка.

Взаимодействие государства и общества проявлялось, например, в том, что если государство в иных случаях достаточно твердо указывало, чему должно учить, то оно зато практически не вмешивалось в сам процесс обучения, то есть как должно учить. Это было в Европе делом самих учительных корпораций. В особенности это касалось высшего, университетского образования.

В век классического образования наибольшую роль в становлении классического университета сыграли модели исследовательского университета Вильгельма фон Гумбольдта и интеллектуального университета кардинала Джона Генри Ньюмена.

Первая послужила образцом для большинства европейских университетов, в том числе и в России, вторая, оставшись в основном национальным достоянием, была воспринята некоторыми элитарными учреждениями высшего образования Европы.

На университетском уровне, в Германии и ориентированных на нее странах, активным субъектом образовательной политики становился студент. У него была «свобода учиться», возможность заниматься научной деятельностью и его общественно-административные студенческие права.

О моделях образования эпохи «нового времени» или эпохи «модерна» будет наш следующий рассказ.

Борис Галенин

https://ruskline.ru/analitika/2022/06/21/obrazovanie_v_rossiiskoi_imperii_