Дискуссия, развернувшаяся вокруг углубленного преподавания психологии в духовных школах, вызвала у меня лишь одну реакцию: я поняла, что есть еще одна тема, в которой я некомпетентна. А также то, что это положение дел не исправят несколько статей в интернете. Но зато появился повод высказаться на созвучную тему.
Не знаю, нужны ли священникам навыки психолога, и не знаю даже, что для духовенства эти навыки предполагают. Но навыки клинического психолога священникам точно не помешали бы. Ситуации, когда человеку нужна медикаментозная помощь, а его кормят разговорами, да еще и такими, которые ему остро противопоказаны, – страшна и сама по себе, но стократ страшна стабильностью своей повторяемости.
Нет-нет, священник не должен выступать в роли психотерапевта. Равно как и эндокринолога или невропатолога. Не только не должен, но и не имеет права, если у него нет специального медицинского образования. Но он должен – просто обязан! – видеть, когда прихожанина пора направлять к докторам.
Вот буквально на днях узнала про одного знакомого, что духовник отправил его «пожить» в монастыре. Человеку давно и остро требуется помощь психотерапевта, он уже зашел в тупик, у него развалилась семья, он потерял работу… а теперь ему еще предстоит испытать всё давление, которое обычно испытывает монастырский житель. Чем это закончится, страшно догадываться.
Например, два года назад один наш горожанин, которому тоже просто требовалась помощь психотерапевта, попал в очень похожую ситуацию. Он остался в монастыре «пожить», выдержал неделю «службы утро-вечер + послушания на полную катушку», перетянулся, вошел в состояние нервного срыва, отправился купить выпивки (как говорят) и по дороге был сбит машиной насмерть.
Священникам особенно необходимо различать, где дело касается нравственного начала, а где – физиологии
Учитывая, что дело происходило в печально известном Среднеуральском монастыре, никто и не задумался, что больного человека просто загубили неправильным отношением. Напротив, все вокруг торжественно воскликнули: «О! вот что значит нарушить благословение старца!»
Но чаще всего вред больному человеку причиняется, конечно, не по злонамеренности, а по обычному невежеству в этом вопросе. На которое священник не имеет права. Почему «младостарцы» так легко угадывают потребности людей с теми же бредовыми расстройствами и так ловко ими манипулируют в своих интересах, а нормальные священники в упор не видят, как болезнь сносит их пасомых на кривые пути?
Нам всем не помешала бы грамотность в этих вопросах, но священникам сугубо необходимо видеть, где дело касается нравственного начала, а где – физиологии, где действует (или бездействует) дух человека, а где – телесный состав, где надо наставлять в добродетели, а где – отправлять к доктору, дабы тот прописал лекарства.
***
У всех, наверное, так бывает, что почитаешь о чем-то и решишь, что понял… А потом столкнешься с этим в жизни, и доходит: насколько же ты мало понимал прежде. Мне, например, казалось, что я понимаю, как воздействуют на человека деструктивные учения. Все-таки богословский институт и лучший преподаватель по сектоведению… Но лишь живое общение с ВИЧ-диссидентами и неопятидесятниками обнаружило: ничего-то я не понимала! Не в смысле: «неправильно», а в смысле «мизерно».
Их надо увидеть глазами и услышать ушами. Надо самому прочувствовать, как это бывает, когда человек смотрит на вас стеклянным взглядом, не слышит голоса совести, не воспринимает доводов ума и любую информацию извращает сообразно своим нелепым установкам.
Схожим образом произошло и с темой психопатологий: четверть века назад в курсе нравственного богословия нам дали представление об этой беде. Помню, отец Владислав Свешников специально подчеркнул, зачем дает нам этот материал: чтобы мы отличали беду человека от его вины. Но, по большому счету, знание это повисло в воздухе и практически не работало, пока несколько лет назад не пришлось столкнуться с подобной бедой нос к носу.
Речь шла о ребенке, который с 11 лет начал вести разгульный образ жизни. Причем настолько разгульный, что подробности невозможно излагать на широкую аудиторию. Для окружающих это выглядело как распущенность – его родителей привлекали к ответственности, ругали, стыдили, осуждали… И лишь через 3 года (!), почти случайно, подросток попал к психотерапевту, и выяснилось, что у него банальное гебоидное расстройство. Были прописаны какие-то пилюльки… и поведение кардинально изменилось. Ну, то есть нормальный подросток с нормальными для 14 лет интересами: уроки делает, рисует, музыку слушает…
Несложно догадаться: ни от плохого воспитания, ни от одержимости (чем верующие склонны объяснять неуправляемое поведение) лекарства не помогают. Если лекарства помогли, значит, мы имеем дело с болезнью.
И тут наконец до меня по-настоящему дошло то, что говорилось в институте: действие болезней может быть похоже на действие страстей. А мы не имеем права путать беду человека с его виной! Хотя бы потому, что разные случаи требуют разной реакции.
***
Самый простой и часто приводимый пример того, как действие нравственного начала можно спутать с действием физиологии, – это пример действия адреналина и норадреналина у разных людей. Хотя выглядит это как действие трусости или храбрости, но речь вообще-то идет о биохимии.
Адреналин – это гормон, и он, грубо говоря, отвечает за то, чтобы человек вовремя испугался и убежал. А норадреналин – это нейромедиатор, и он отвечает за то, чтобы человек, испугавшись, начал искать выход, защищаться. От норадреналина зависит то, что в явно стрессовой ситуации человек может испытывать такие позитивные эмоции, как азарт, удовольствие от риска, радость победы и т.п.
И вот, у разных людей эти вещества вырабатываются в разном количестве, и потому в опасной ситуации разные люди испытывают самые разные ощущения – от исключительно неприятных до эйфорических. Поэтому есть те, для кого экстрим – источник удовольствия.
В наше время это довольно известные вещи, но в постхристианское общество они не проникают с нужными нравственными оценками. А вот в царской армии вопросы биохимии были как раз неизвестны, но зато нравственные акценты расставлялись верно! Понятие храбрости определялось гораздо глубже, чем просто пренебрежение опасностью, и однозначно отличалось и от желания «пощекотать нервы», и от молодечества – показной отваги.
Обычное определение храбрости в те времена гласило, что это «пренебрежение опасностью в пользу веры, царя и Отечества», то есть каких-то высших ценностей. Ведь экстремалы ищут удовольствия, а храбрость проявляется в самоотвержении – вот вам и нравственное содержание вопроса.
***
Возьмем еще пример, чисто из области психиатрии. Человек с легкой формой паранойи в нашем обществе скорее всего никогда не попадет в поле зрения психотерапевта.
Человек с легкой формой паранойи в нашем обществе, увы, скорее всего никогда не попадет в поле зрения психотерапевта
Но это не отменяет того печального факта, что в силу нарушения нейрохимических процессов он воспринимает мир более враждебным, чем тот есть на самом деле. И реагирует на него соответственно!
А непосвященные видят перед собой лишь несдержанного хама и не понимают, что тот просто защищается от опасности. Непосвященные рассудят, что «надо держать себя в руках», и однозначно отнесут решение проблемы к области нравственности.
Но если поведение выходцев из криминальных районов или заключенных еще можно подогнать к теории «дурной привычки» и «распущенности», то что думать о тех, кто вернулся с войны? Они тоже гораздо чаще демонстрируют агрессивное поведение, чем люди, там не бывавшие. Почему им с таким трудом, нередко со специальным лечением, приходится переходить на мирные рельсы? Это могут быть не только порядочные, но и очень самоотверженные люди, которые на войне совершали подвиги, а «на гражданке» становятся источником неприятностей для окружающих.
В обстоянии постоянной и серьезной опасности у них изменился баланс в нейрохимической системе. Кое-кому именно это и спасло жизнь: они были настороже, отовсюду ждали нападения и потому не погибли. А в мирной благополучной жизни у одних людей этот баланс возвращается в подходящее русло, а у других – нет.
Но если баланс способен нарушаться под явными внешними воздействиями, то почему бы ему не нарушиться и без них? Ведь наш материальный состав является частью падшего больного мира: это и само по себе тлетворное воздействие.
И вот, нарушается определенный баланс в нейрохимических процессах, и любая нейтральная интонация может быть воспринята человеком как насмешливая / презрительная / высокомерная, любой жест или мимическое движение – как пренебрежительные или угрожающие.
И в этом может быть много вины человека, а может не быть ее вообще – с первого взгляда нам это не открыто ни на йоту! Более короткое знакомство способно что-то прояснить в этом вопросе, но лишь с правильно подобранным лечением становится хорошо видно: дает ли человек сам пищу своей болезни, борется ли он с тем кривым путем, на который она его склоняет.
При этом порою выясняется, что человек, не зная о своей проблеме и не получая лечения, накопил столько навыков сопротивляться ее проявлениям, что небольшая медикаментозная помощь меняет его, ко всеобщему радостному изумлению, кардинально.
***
Видение отроку Варфоломею. Художник: Михаил Васильевич Нестеров
Для полноты картины надо, пожалуй, привести еще один пример из области нейрологических нарушений. Кому не известна история преподобного Сергия с его детской неспособностью освоить грамоту. Сейчас все слышали о такой проблеме, как дислексия, но тогда она не была известна. Отрок Варфоломей избавился от нее чудесным образом.
А другой выдающийся деятель нашей истории – митрополит Макарий (Булгаков) – от подобной проблемы избавился после… травмы головы! Был так же, как и преподобный Сергий, неспособен к учебе, так же упрекаем и наказываем. Но однажды какой-то озорник сильно разбил ему камнем голову, а когда рана зажила и мальчик вернулся в школу, выяснилось, что у него открылись превосходные способности к обучению.
Но это – редкость редкостная. Подавляющее же большинство людей с подобными нарушениями просто живут с ними и страдают. Чаще всего это проявляется в том, что из-за нарушений очередности зрительного и/или звукового восприятия они плохо воспринимают значки и символы. А это значит, что они не могут нормально включиться в учебный процесс, у них возникают проблемы с чтением и письмом (реже со счетом) – ведь во всех этих операциях информация передается значками.
При этом прочие познавательные способности у ребенка не только сохранные, но нередко высокие. Что приводит лишь к дополнительным проблемам, потому что родители видят, что ребенок не глуп, что он способный… но учеба у него не идет, и они делают вывод, что он просто ленится, не хочет постараться. В чем его и обвиняют!
У ребенка дислексия, а его обвиняют в том, что он ленится, не хочет постараться!
Дальше – больше: то, что у нас не получается, естественно, крайне редко вызывает желание этим заниматься, и ребенок начинает всячески избегать занятий. От этого конфликты и обвинения в лени только усиливаются. Наконец родители, не справляясь с раздражением, добавляют обвинения еще и в бестолковости…
Под таким ненормальным давлением жизни ребенок выплескивается вспышками агрессии, которые окружающим кажутся совершенно немотивированными. И что удивляться? Взрослые под излишним давлением тоже становятся агрессивными! И нередко тем агрессивней, чем непонятней окружающим причина агрессии.
К чему это может привести, неплохо раскрыто в кинофильме «Звездочки на земле»: тут зритель в какой-то момент понимает, что 9-летний ребенок стоит на грани суицида, затравленный невнимательными, некомпетентными взрослыми.
Почему нарушение, которое не относится к психическим болезням, может приводить человека к неадекватному поведению? Как подобные проблемы действуют?
Представьте, что вас на работе заставили разгружать 200-килограммовые бочки. И не успели вы пристроить на лице ухмылку «что за глупость?», как все ваши сослуживцы, которых вы давно и привычно знаете, начинают преспокойно их поодиночке поднимать и переносить. К вящему вашему ужасу! Вы в замешательстве, а начальник вас поторапливает: «А ты что стоишь?» Потом начинает сердиться, потом кричать… А вы, с одной стороны, понимаете, что это совершенно вам не под силу. Но с другой – вокруг-то все носят!
Это как ночной кошмар, из которого не вырваться, – безмерно дезориентирует и пугает. Неудивительно, что у детей, страдающих непривычными, непонятными для общества расстройствами, нередко появляется характерное выражение лица – сочетание выражений виноватого и вызывающего. Они понимают, что с них требуют непосильное, но понимают и то, что всем вокруг это вполне под силу. «Что происходит?! – мечется ум маленького человека. – Надо ли защищаться от несправедливых требований или снова и снова повторять бессильные попытки?»
Такое давление жизнью и взрослые-то крайне редко понесут без потерь… Неудивительно, что человек не справляется и выплескивается каким-то вызывающим поведением. А потом сникает и погружается в отчаяние.
***
Что же именно в восприятии этой темы нужно относить к вопросам добра и зла?
Возьмем самое первое: критичность к болезни. Почему люди часто отрицают само наличие у них (или близких) душевных расстройств или расстройств, связанных с центральной нервной системой?
Первая причина явно относится к вопросам нравственности, потому что это – гордость. Причем этих болезней стыдятся не самих по себе, а просто потому, что в нашем обществе они – клеймо. Вот в какой-нибудь богемной компании психическое расстройство, напротив, может считаться одним из признаков гениальности, и тогда его не просто легко признают, но и надмеваются им!
Но в целом у нас не так, в целом у нас этих болезней стыдятся. И человек не хочет признать эту проблему в себе или в своих близких (особенно детях и внуках), потому что это задевает его гордость и тщеславие.
Часто человек не хочет признавать болезнь в себе или в своих близких, потому что это задевает его гордость
Вторая причина – невежество. Конечно, если больной разговаривает со стенами, нетрудно понять, что ему надо к доктору. Но при небольших расстройствах всё может выглядеть именно как действие страсти – печали, гнева, блуда, лени и т.д. И людям неподготовленным просто не хватает знаний, чтобы распознать болезнь.
Вопрос: относится ли невежество к теме добра и зла?
Люди не могут знать всего. Большинство не может обладать даже значительными знаниями, потому что не обладает необходимыми для этого способностями. Значит, само по себе невежество не является злом. Оно становится злом тогда, когда отсутствие знаний подвигает человека на зло, а он не старается свое невежество преодолеть.
Пример первый
Допустим, у вас в соседях имеется семейство: папа, мама и ребенок-дошкольник того типа, который обычно называют «неуправляемым». Вы не знаете этих людей, но регулярно становитесь свидетелем того, что их ребенок не слушается родителей и не реагирует на замечания взрослых. Часто кажется, что он делает какие-то вещи всем назло, а чуть что не по его – закатывает истерику. Родители же не только не пытаются «построить» свое чадо, но, напротив, бесконечно ему потакают.
Кто не встречался с такими детьми? Все встречались. Как на них реагировать?
Прочие соседи осуждают «эту семейку» дружно и с жаром. Но вам нельзя – вы уже услышали от Христа: «Не судите!» Вам уже, хочется или не хочется, но надо бороться с осуждением…
Хочется ли?
Если человеку хочется бороться, то даже мельком от кого-то услышанное объяснение того, что такое аутизм, прочно западет в его ум. Утопая, погибая в волнах страсти осуждения, он словно за спасательный круг уцепится за это знание: ура, есть объяснение, которое поможет не осуждать! Объяснение, которое скажет: возможно, ни в ком из фигурантов этой истории вообще нет вины за происходящее, а есть лишь безмерная трагедия жизни в падшем, искаженном, больном мире.
Вы слышали про аутизм – и это поможет вам не осуждать «распущенного» ребенка и его родителей
Да-да, возможно это и не тот случай, и у вас в соседях действительно живут люди, которые демонстративно и сознательно попирают все педагогические правила. Но чаще всего это указывает на то, что они тоже не вполне адекватны! И вы – опять же – не знаете, есть ли в этом их вина.
Если же человек не хочет бороться с осуждением, то хотя бы ему прочитали и целую лекцию, каков механизм таких нарушений, каковы их следствия… Но он выслушает, выпятит губу и решительно отметет это знание фразой: «А я считаю…» – с более или менее продолжительным рассуждением на тему того, что всё зависит от человека и что если бы соседи старались воспитывать детей (как он! или – как его!), то всё у них было бы хорошо.
Пример второй
Парень лет тридцати пришел в храм «поговорить». Он похоронил несколько лет назад маму и запил. От этого начались проблемы в семье – и он запил сильнее. Итог: жена с детьми ушла. Потом вернулась, потому что он просил прощения. Потом опять ушла, потому что он продолжил пить…
– Что мне делать? – вопрошает он с тоской. – Я уже не пью, но мне так плохо, так безысходно – я всем жизнь сломал!
Ни на кого он свою вину не возлагает, и раскаяния в нем вроде бы море… Но оно не дарит облегчения и не отвечает на вопрос: «Что делать?» И это очень характерное сочетание для случаев, когда человеку пора обратиться за помощью к психотерапевту.
– Вы знаете, что такое депрессия? – спрашивает церковнослужитель, с которым идет разговор.
– Ну… унылое настроение?
– Это такое нарушение нейрохимических процессов, при котором человек неприятные ощущения чувствует обостренно, а приятные чувствует слабо или, при сильной депрессии, вообще не чувствует. Звучит не страшно, но в результате давление жизни на него становится нестерпимым, ему плохо, он постоянно всем недоволен – просто потому, что не может испытать довольства. Он нередко теряет надежду на то, что к нему еще может вернуться радость… и не выдерживает – запивает, ссорится, придирается к словам, отчаивается. В вашем случае толчком к нарушению баланса, видимо, послужила смерть дорогого человека.
Ничего обидного ведь не было сказано, верно?
И этот человек ухватился за полученное новое знание, которое подарило ему надежду как-то исправить свою жизнь и загладить боль, причиненную близким. Он тут же пошел к доктору, и лечение дало замечательный эффект.
Но очень многие в точно таких же ситуациях быстренько закругляют разговор, хотя еще пять минут назад их было не оторвать от собеседника, – потому что не хотят этого знания. Оно задевает самолюбие, а самолюбия в них больше, чем желания добра своим близким.
Вот вкратце один горизонт нравственных вопросов этой темы.
***
Другой образуется вокруг темы того, какие вещи зависят от наших волевых усилий, а какие нет. Чаще всего эта путаница возникает в вопросах психических нарушений.
Мы ведь не говорим человеку с гипертонией или язвой, чтобы он взял себя в руки и прекратил болеть? Нет, мы понимаем, что с болезнью так не справишься. Худо-бедно готовы понять и проблемы со щитовидной железой или диабетом… Но вот депрессивному больному запросто заявляем: «Возьми себя в руки, взбодрись! Что ты ноешь?..»
Однако насколько ему желательно «взбодриться», настолько и невозможно: он не может почувствовать радость волевым усилием. И в аннотации к антидепрессантам может быть написано русским по белому: «Состояния, связанные с НЕСПОСОБНОСТЬЮ больного испытывать радость».
В случаях с чисто телесными болезнями вполне нормален вопрос: являются они следствием нашей вины или нет? Вариантов ответа бесконечно много: от тяжелой наследственности, травм и инфекций, в которых вообще нет вины человека, до грубого пренебрежения здоровьем, продиктованного страстями, где вины человека видимо-невидимо.
И точно так же вопрос ставится в случае с психическими нарушениями! У кого-то это тяжкий крест, полученный в силу обстоятельств, то есть исключительно беда, в которой к вопросу нравственности отнесется, пожалуй, лишь способность принять ее как крест – со смирением. А у кого-то это исключительно вина, потому что получена болезнь вследствие нарушения нравственного закона. И между этими крайними точками – бесчисленное множество промежуточных.
Описание того, как человек повреждался психикой, впав в прелесть, – обычное в аскетических творениях святых отцов. Нередко такой человек вообще не имел предрасположенности к психической болезни, но, методично нарушая правила духовной жизни, он спровоцировал ее возникновение и развитие.
А бывали случаи прямо противоположные – когда человек имел предрасположенность к болезни, но своим богоугодным житием, самоотверженностью и трезвением (в святоотеческом смысле слова) обуздывал ее до известных пределов.
Самый яркий пример – святитель Тихон Задонский. Впечатлительный, тонко одаренный человек, он с раннего детства пережил много тяжкой нужды и горестных событий. Известно, что он страдал депрессивным расстройством, хоть мы и не знаем, в какой степени его болезнь была от врожденных причин, а в какой – от тяжелых обстоятельств жизни. Но мы знаем, что он нес этот крест удивительно самоотверженно – не только не перекладывал его на окружающих, как это нередко бывает, но и сам был опорой великому множеству людей. И это во времена до изобретения действенных медицинских препаратов! Просто поразительно!
***
Третий условный горизонт нравственного поиска относится к тому, что некоторые расстройства сами по себе препятствуют решению проблемы более других. Если паранойя выражается в том, что человек воспринимает мир более враждебным и опасным, нежели он есть на самом деле, значит, предложение обратиться к психотерапевту в нашем обществе человек однозначно воспримет не как заботу о нем, а как еще одно проявление враждебности окружающих.
А людей с подобной склонностью вокруг – море. Каждый может вспомнить не одного знакомого, который ни с того ни с сего хамит окружающим, без повода набрасывается на них с обвинениями и грубостями и практически со всеми рано или поздно портит отношения.
А какое распространение имеют разнообразные теории заговоров – даже в православной среде! Сколько передач, новостей, статей, сколько рекламы в интернете начинается со слов «Что от нас скрывают!..» – ведь их востребованность мониторят, и обилие именно таких говорит, что они очень востребованы.
Опять же – кого-то на подобное поведение и интересы подталкивают страсти, но очень нередко они сигнализируют о вполне определенных нарушениях психики.
И люди с подобным расстройством могут до смерти не узнать, что просто больны. Они будут страдать сами, будут всю жизнь мотать нервы всем вокруг, и скорее всего – чем дальше, тем больше: увы, расстройство склонно прогрессировать. Проблема же, повторимся, в том, что характер нарушения совсем не располагает к доверию. Разорвать этот замкнутый круг и отвести человека к доктору могут лишь люди, которые его любят настолько, что их любовь пробивается через стену его недоверия.
***
Итак, подведем некоторые итоги.
Священнослужитель не способен должным образом осуществлять душепопечение, если он не знает, что действие физиологии может выглядеть как действие страстей, безнравственного начала. Или парадоксальным образом (пример с храбростью) выглядеть как добродетель, но таковою не являться.
Священник имеет возможность помочь в достаточно сложных случаях именно потому, что его авторитет может стоять в чем-то выше авторитета родственников и друзей. И там, где человек не готов послушаться родных и близких, он может прислушаться к мнению священника и начать лечиться. Что, несомненно, принесет пользу и его душе, и окружающим, и обществу в целом.
Наконец, у большинства священников есть возможность выяснить мировоззренческие установки докторов, к которым он собирается направлять людей, и выбрать тех, чье мировоззрение не входит в противоречие с христианскими нравственными нормами.
Кратко говоря, знания в этой области очень важны для пастырского служения.
