«Полнее сознавая прошедшее, мы уясняем современное: глубже опускаясь в смысл будущего: глядя назад, шагаем вперед».
А. И. Герцен
Противостояние
За многие столетия существования России не было недостатка в ее хулителях или, по крайней мере, недоброжелателях, которые отказывали ей в самобытном развитии и самоорганизации. Сегодня страницы газет и журналов полны снисходительного пренебрежения к прошлому Руси. Нигилистическая позиция отечественных хулителей истории России (И. Мочалов в журнале «Новый мир», 1988, №3; Н. Иванова в журнале «Огонек», 1988, №36; Н. Эйдельман в журнале «Наука и жизнь», 1988, №11, 12; 1989, №1 и другие) смыкается с позицией некоторых профессиональных зарубежных «специалистов» по России. Бывший гражданин ее, а ныне житель Нью-Йорка А. Янов, например, настойчиво распространяет идею неспособности России к самостоятельной жизни. Русская история представлена им как ряд безнадежных попыток «прорыва» к западной цивилизации, постоянно останавливаемых реакционным, черносотенным движением, в результате чего Россия до сих пор остается «страной средневековья». Ему вторит историк М. Я. Гефтер («Рабочий класс и современный мир», 1988, №4, с. 166 – 168). Похоже, что источником всех этих суждений о прошлом России послужила книга маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», в которой автор, не стесняясь, изложил свой взгляд: «Русский народ – нация немых… все нужно разрушить и заново создать народ…»
Итак, нам предлагается обзаводиться историей, культурой, духовным потенциалом заново.
Перечеркивание результатов русской истории, объявление ее царством темноты, произвола и невежества, отрицание самобытности развития, народных основ, традиций и идеалов уходит корнями в далекие времена. Рядом с традиционной народной культурой, народными основами жизни и хозяйствования возникает идущее сверху движение за их отрицание. Сначала незначительная, а затем преобладающая часть высшего правящего слоя и дворянства России начинает предпочитать народным основам жизни заимствованные преимущественно у Западной Европы формы и представления. Особенно широко отрицание народной культуры проявилось со второй половины XVII века и непосредственно связывается с именем Петра Первого (ибо дело Петра носило народный характер). Но время Петра было лишь своего рода отправным моментом, с которого интенсифицировались все народные и антинародные процессы русского общества.
«С Петра I, – пишет видный русский социолог П. Лавров, – московское служилое сословие преобразовалось в чиновничество по внешнему европейскому образцу, но без европейского содержания… Для русского крестьянства этот служилый класс московского царства и петербургского императорства все решительнее закрывался с дальнейшим ходом истории. Крестьянство было все более закрепощено и при отсутствии возможности политического развития принуждено было все тщательнее охранять в себе традиции сельского мира и сельской громады, традиции артельной солидарности как единственно средство отстоять, хотя бы в некоторой мере свое экономическое благосостояние. Крестьянство все более отделялось от господствующего класса не только экономическими интересами, не только легальным бесправием, но самими формами культуры (разрядка моя – О. П.)… Оно было и осталось единственным сословием в государстве, сохранившим традицию элементарной местной организации общины, громады, мира, артели, но эта организация обращалась все более в фискальное средство, в орудие деморализации масс; она все суживалась и атрофировалась».
Высший правящий слой и дворянство все более стремились опереться на внешний авторитет западноевропейского политического, экономического и социального опыта, порой просто механически копируя некоторые западные представления и формы.
Крепостное право пришло в Россию сравнительно поздно, когда у крестьян уже сложились черты национального характера, выражаемого прежде всего самостоятельностью и инициативой в рамках традиций и обычаев самоуправляющей общины. Чтобы удержать в узде крестьян, правящие слои должны были вступить в настоящую войну с народом. А на войне, как на войне – культура «противника» отвергается. Шаг за шагом правящий слой отказывается от многих ценностей народной культуры, отечественных обычаев и идеалов, заменяя их представлениями и понятиями, заимствованными из-за рубежа.
«У нас… более чем где-нибудь, – пишет Даль, – просвещение сделалось гонителем всего родного и народного… ревнители готового чужого, не считая нужным изучить сперва свое, насильственно переносили к нам все в том виде, в каком оно попадалось… на чужой почве…» Процесс этот был тяжелым и болезненным, утраты просто катастрофическими. На несколько столетий для многих поколений были «закрыты» допетровская литература и музыка, древнерусская архитектура, иконопись, живопись – шедевры мирового значения – считались бледными заимствованиями, жалкой мазней, и только во второй половине XIX века начали снова «открываться» как произведения великого искусства. Самобытная русская культура на несколько веков становится Золушкой в родном доме, ей отказывали в праве на общечеловеческое значение, признавая его только за западноевропейской культурой. Такое явление не могло не вызвать протеста.
Привычка видеть в русской жизни только отсталость сказалась в не меньшей степени и в отношении народной культуры труда и хозяйствования. Правящие круги, особенно с конца XVIII века, относились ко многим народным формам труда и хозяйствования, в частности к общине и артели, как к чему-то варварскому, архаичному и скорее терпели их, чем признавали.
В хозяйственной практике шло противостояние народной традиции работать самостоятельно и инициативно в условиях самоуправляющего объединения тружеников и навязываемых извне принципов индивидуализма, материальной жадности, бюрократически-иерархического управления. Вместе с тем местное самоуправление и трудовая демократия подвергаются все большему давлению со стороны централизованной бюрократической системы.
Идейными защитниками народных основ жизни были славянофилы. Общинность, артельность, по их мнению, – основа государственного и общественного строя России. Община гарантирует равенство жизненных условий в массе народа, земледелец является и землевладельцем. В то время как Запад обманывает низшие классы призраком формальной свободы, Россия обеспечивает их лучше, а именно – фактической свободой и самостоятельностью в рамках традиций и обычаев самоуправляемой общины. Русский народ благодаря общине навеки обеспечил для себя землю, в противоположность разъедаемым социальной болезнью западноевропейским народам. Община – самое ценное наследие, удержанное русским народом от истории. С ним народ вступил на мировую сцену, чтобы выполнить свою историческую миссию: установить общественную организацию на место общественной анархии, которую оставить сходящая со сцены Европа. Главная заслуга славянофилов в том, что они с полной определенностью поставили вопрос об использовании национальных особенностей и самобытности народа, выражаемых в его традициях, обычаях и идеалах, как обязательном условии успешного социально-экономического развития страны. К сожалению, в то время в правительстве и в значительной части образованного общества стояли за развитие западных форм жизни и хозяйствования.
Вопрос об исключительной важности использования в экономической деятельности выработанной веками национальной специфики хозяйствования и народных основ труда сегодня, как и сто лет назад, удивительно актуален. И дело не в национальной ограниченности, замкнутости на себе, но в использовании тех потенциальных возможностей, которыми мы долгое время пренебрегали.
Мировой опыт подсказывает, что не существует общей схемы хозяйственного развития для всех стран. Хотя во множестве национальных проявлений хозяйственного развития отчетливо проглядываются две, так сказать, «базовые» модели. Одна, которую мы можем условно назвать «индивидуалистической», основана на жесткой конкуренции, индивидуализме в проявлении жизненных интересов («каждый сам за себя»), отлаженной иерархо-бюрократической организацией, необходимой в условиях острой конкурентной борьбы. Возникла она в густо населенных странах в условиях крайнего дефицита экономических ресурсов. Примером может служить экономика Великобритании, Франции и ФРГ.
Другая, которую мы можем условно назвать общинной, основана на традиционных ценностях крестьянской общины, взаимопомощи, трудовой демократии, местном самоуправлении. Этот тип сложился в странах, сохранивших крестьянскую общину (например, Япония и дореволюционная Россия).
Практика показывает, что одним из главных условий функционирования любой национальной экономики является всесторонний учетисторически сложившихся особенностей хозяйствования.
И наоборот, нет более легкого пути расстроить хозяйственный механизм, чем попытаться использовать чуждые формы хозяйственного развития. И положительные, и отрицательные варианты развития можно проследить на примере экономики Японии и России.
В Японии опора на народные традиции и идеалы стала неотъемлемым элементом экономической и социальной политики как в глобальном масштабе, так и на уровне предприятий. В этой стране народное хозяйство основывается на прочном фундаменте выработанных веками духовно-нравственных ценностей общинного характера – долга, обязанности, лояльности и преобладания моральных форм понуждения к труду над материальными. Чувство принадлежности к общине трансформировалось в чувство лояльности и преданности своему предприятию.
Соединение элементом традиционной культуры с западной техникой и технологией обусловили тот необычайный феномен гигантского экономического роста, который мы сегодня именуем как «японское экономическое чудо».
С середины 60-х по середину 80-х годов темпы роста промышленной продукции увеличивались примерно на 8 процентов в год, а в некоторые годы даже на 10 – 15 процентов. Примерно на те же 8 процентов в год увеличивалась производительность труда в обрабатывающей промышленности.
Мы не зря остановились на японской традиционной культуре труда и хозяйственных отношений. Читатель легко увидит близкие аналогии моральным трудовым ценностям традиционной крестьянской культуры России. Труд как добродетель, чувство долга и обязанности перед окружающими, патриархальный, отеческий характер власти внутри общины, преобладание моральных, а не материальных форм понуждения к труду сближали русского крестьянина и японского труженика.
Платонов О. «О, Русь, взмахни крылами!..» Часть первая. Наше наследие. // Наш современник. 7. 1989. Издательство «Литературная газета», Москва. С. 97 - 108.
