В перестроечные годы Александр Александрович Семочкин был очень популярен. О нем сняли несколько фильмов, он участвовал во многих телепередачах, выступал перед разными аудиториями с лекциями на малоизвестные советскому человеку темы: рассказывал о живописи, архитектуре, истории России, но, главное – о своем любимом крае, о том, что называют «малой Родиной». Его родина простирается от Гатчины до Луги.
Александр мог указать место несостоявшейся дуэли Пушкина с Рылеевым возле деревни Батово
Здесь Семочкин знал не только места несохранившихся или пребывающих в руинах дворянских усадеб, уцелевшие шедевры деревянного зодчества (такие, как дома старообрядцев в деревне Лампово), но и многие «памятные» места, забытые из-за нашего повального беспамятства. Александр мог указать место несостоявшейся дуэли Пушкина с Рылеевым возле деревни Батово, кто и когда гостевал у Витгенштейнов или Рукавишниковых, когда приезжал на этюды Шишкин или где находился дворец царевича Алексея Петровича. Даже местные краеведы не всегда знали источники известных ему исторических сведений. В свободном доступе то, о чем он рассказывал, тогда не водилось. Он виртуозно сплетал воедино сведения из разных областей, создавая объемную, глубокую и невероятно интересную картину культурной жизни России – той неведомой страны, знание и память о которой большевики убивали в течение 70 лет.
Трудно определить, кто такой Александр Семочкин: он и профессиональный архитектор, и замечательный литератор – автор десятка книг о родном крае, оригинальный мыслитель, прекрасный лектор и прочая, прочая, прочая…
Трудно найти современного интеллектуала, умеющего работать руками. Семочкин не только может, но и других учит (первая печатная работа при коммунистах называлась «Как построить дом»). А он сам, без посторонней помощи, построил даже не дом, а терем. На высоком подклете из огромных валунов, с гульбищем, резными наличниками на окнах. Дом настолько красив и так выделялся из бесчисленного ряда деревенских изб, что люди, проезжавшие мимо него по Киевскому тракту, останавливались и шли уговаривать хозяина расстаться с ним за большие деньги. Сейчас этот терем с дороги почти не виден из-за разросшихся деревьев, зато прекрасно видна восстановленная Семочкиным почтовая станция XIX века. От нее оставалось лишь полуразвалившееся здание почты, а станция, конюшня, ямщицкая изба, пожарная каланча вплоть до брусчатки были полностью воссозданы Семочкиным и несколькими помощниками в прежнем виде. Комплексу почтовой станции не хватало лишь часовни. Но о строительстве культового здания в начале 1980-х не могло быть и речи. Но Александр втайне строил ее на заднем дворе, а потом за одну ночь поставил перед станцией. Партийное начальство области было вне себя от гнева. Началось служебное разбирательство. Семочкин показал разгневанным товарищам подписанный ими документ о восстановлении станции «в ее историческом виде». А изначально часовня была. Семочкин даже представил фотографии начала ХХ века, на которых она была запечатлена.
Дом Семочкина. Фото: Мария Толстая
Вскоре выдающийся иконописец отец Зинон попросил Семочкина построить деревянную церковь в саду Псково-Печерского монастыря. После этого было еще немало новых церквей, восстановление и реставрация памятников деревянного зодчества на Русском Севере. Много было сделано и по части реставрации «светских объектов». Самым заметным и сложным было восстановление после пожара 1995 года усадебного дома писателя В.В. Набокова в селе Рождествено. На это ушло более 10 лет. (Он тогда был директором этого музея, но работать пришлось в основном топором).
Александр Богатырев
Семочкин живет в деревне Выра. Здесь он и восстановил упомянутый выше комплекс почтовой станции и организовал в ней музей. Это был первый в стране музей литературного героя.
Он восстановил комплекс почтовой станции и организовал в ней музей. Это первый в стране музей литературного героя
Пушкин в повести «Станционный смотритель» дал смотрителю Самсону фамилию Вырин. Все указывало на то, что назван он был по названию деревни, где находилась станция. Да и фамилия графа, увезшего его дочь Дуняшу в Петербург, – Минский, – указывает на название тракта, на котором происходило действие. Сам Пушкин неоднократно проезжал по этому тракту в свое имение Михайловское, останавливался и менял лошадей на станции Выра. Это дало подсказку при создании музея и позволило использовать богатый литературный и этнографический материал, имеющий отношение к Пушкинской эпохе. Музейные артефакты несколько лет собирали по окрестным деревням. Экспозиция получилась очень интересная. Но особый интерес представляют экскурсии, которые до сих пор иногда проводит создатель этого музея. Все годы с момента открытия этот музей является самым посещаемым в области.
За работой Выра – это родина матери Семочкина. Здесь прошло детство Александра. Сразу по окончании института он перебрался сюда из Петербурга и вступил в должность колхозного архитектора. Я не знаю ничего о животноводческих комплексах или постройках для тружеников села, а вот несколько его работ можно без преувеличения назвать архитектурными памятниками. Чем бы ни занимался Семочкин, все у него получалось красиво. Именно служению красоте он посвятил жизнь. Когда его просили построить дачу, он строил не типовой дачный домик, а терем, не хуже собственного. Он часто говорил о том, что современные дома в наших деревнях часто безвкусны и уродливы, а рядом кое-где еще сохранились красивейшие старинные крестьянские дома-усадьбы. Стоит лишь удивляться, как могли неграмотные мужики выдержать все каноны архитектуры, а современные люди с высшим образованием этого не могут.
Семочкин делал свое дело по обустройству малой родины тихо и поначалу незаметно. Строил дома, чинил крышу храма в Рождествено, изучал историю Ингерманландского края, читал лекции любителям-краеведам, ходил по лесу с мешком, собирая мусор, оставленный после пикников. Но все же его заметили.
Чем бы ни занимался Семочкин, все у него получалось красиво. Служению красоте он посвятил жизнь
Разговоры на кухне в его тереме, собиравшие самую разную публику – местных плотников из его бригады, писателей, художников, любителей старины, случайных гостей, забредших посмотреть на красивый дом, среди которых оказались питерские режиссеры, – имели продолжение: Семочкина стали приглашать на телевидение.
Литератор Андрей Чернов (тот, кто написал за Собчака книгу «Хождение во власть») был удивлен начитанностью и умом Александра Семочкина. Он не только сам зачастил в гости к интересному собеседнику, но стал привозить с собой из Москвы видных в перестроечную пору журналистов.
Либеральная пресса в это время обрушилась на колхозы. Называли их «агрогулагом». Рассуждения Семочкина о жизни на земле были тогда неожиданными и смелыми:
«Что такое крестьянин? Это человек, который хозяйствует на земле по-христиански. Не фермер, не капиталист, который вкладывает в неё свой труд и ожидает от неё отдачи, которую он реализует в деньги. Крестьянство построено на другом принципе – исповедования эстетики Земли, её философии, на прямом содружестве с ней: ты меня кормишь, а я тебя, матушка, потом своим потом полью и, как могу, обихожу. Мы всё политизировали и превратили нашего крестьянина в сельскохозяйственного рабочего. Советской власти нужен был пролетарий, зависимый, который не имеет ничего, кроме собственных рук, поэтому его легко взять на крючок, его можно заставить делать всё, что угодно».
Такие суждения были опасны. В начале 1980-х за них можно было пострадать. Смелыми были и разговоры о власти. Когда главным человеком в стране был Генеральный секретарь Коммунистической партии, Семочкин шутливо вопрошал: «У кого он секретарь? Что такое секретарь? У секретаря должен быть начальник, босс. Кто он у нашего секретаря, хоть он и секретарь Генеральный?»
Новые либерально настроенные знакомые посчитали Семочкина диссидентом. Но он таковым не был. Просто любил Родину и сердечно переживал русские беды. Либералы не сразу поняли, что Семочкин – тоже не их.
Либерально настроенные знакомые посчитали Семочкина диссидентом. Но он таковым не был
Поняли тогда, когда он заговорил о Боге и о русской жизни с выстраданных христианских позиций. Он говорил о необходимости трудиться и не жаловаться на отсутствие денег:
«Если ты делаешь один шаг в правильном направлении, Господь делает тебе навстречу три. И помощники, и деньги откуда-то появляются. Нельзя оправдывать собственную лень и ограниченность отсутствием средств».
Будучи профессиональным архитектором, он утверждал, что современному человеку нужно показывать образчики высокой архитектуры дореволюционной России:
«Пусть она укором стоит перед нами, ведь нам нужно восстановить генетическую память. Сейчас мы выращиваем поколение свободной России, которое, даст Бог, будет лучше нас».
А вот «генетическая память» либералов никак не устраивала. Они уверяли, что нужно искать идеалы во всем – и в политике, и в архитектуре, и в переходе на фермерские хозяйства – у Запада. «Нечего изобретать колесо». Особенно не по нраву тем, кто своим пером служил либеральным демократам, была критика демократии:
«Многомятежная воля многих – это хаос. Как лебедь, рак и щука, тянут в разные стороны. Никогда не договорятся и снова приведут к раздраю и противостоянию. Не дай Бог, вооруженному. Демократия – это динамит, ждущий своего часа, чтобы взорваться».
Семочкин стал активно воцерковляться, и пустые разговоры с вольнодумцами стали ему неинтересны. Потеряли к нему интерес и либералы.
Я помню телевизионный диспут Чернова с Семочкиным под названием «Разговор либерала с монархистом». Я с нетерпением ждал этого разговора. Чернов – талантливый литератор. В свое время он сделал поэтический перевод «Слова о Полку Игореве». Академик Д.С. Лихачев высоко оценил этот труд. Чернов пытался дать толкование на «Шестоднев» (о достоинствах его толкования не смею судить; там было много фантазий и мало традиционного богословия). От предстоящей телепередачи можно было ждать интересного диалога.
Презентация книги
Но диалога не получилось. Черновские рассуждения о демократии, об интеллигенции и необходимости возрастания ее роли в России были мелки и банальны. Интересны были суждения Семочкина. Это сейчас, познакомившись с трудами Ильина, их повторили многие мыслители, литераторы и политики. А тогда на центральном канале ничего подобного не появлялось. Семочкин еще не знал Ильина. Но рассуждал в том же духе:
«Можно говорить не о грядущей роли интеллигенции, а об ее критике, поскольку со времени её возникновения (первая половина XIX века) она постепенно, но уверенно отмежевывалась от Православной Церкви, от её догматов и её практики. Начиная с малых кружков иллюминатов и масонов, это движение захватывало всё большее число людей, и без содействия ‟братьев-масонов” уже почти невозможно было устроение своей успешной гражданской и даже военной карьеры. Формально масоны не отрицали Бога, да только бог этот мало общего имел со Святой Троицей, с Богом христиан. Это был безликий ‟бог просвещения, культуры и науки”, и каждый его понимал по-своему».
На разглагольствования о необходимости большей свободы Семочкин отвечал:
«А зачем? Больше-то и не надо. Мало им свободы, дайте ещё! Зачем, господа? Свобода нужна только как свобода от греха. Только такая свобода истинная. В другом случае мы становимся рабами худшего порядка, потому что привычка ко лжи и всяческой скверне – это рабство куда более страшное, чем просто кандалы на ногах. Нам нужно больше всего бояться людей равнодушных – именно с их молчаливого согласия происходят все убийства и предательства на земле. Не будьте равнодушными – и станете свободными. Слава Богу, я считаю, что Россия теперь – действительно свободная страна. Не только потому, что мы можем говорить или публиковать все, что угодно, но – по внутреннему ощущению».
Внутреннее ощущение его оппонентов было иным.
Семочкин постоянно высмеивал упование нашей интеллигенции на Запад
Семочкин постоянно высмеивал упование нашей интеллигенции на Запад и был убежден, что у русского человека иной путь:
«Сам характер современного западного человека тяготеет не к христианской культуре, а к цивилизации. Культура ведь – от культа. Но культы разные. Культура, происходящая от христианского культа, имеет в своём начале импульс Богопостижения. Это проявилось в искусстве, философии, интеллектуальных поисках, даже в естествоиспытании. А цивилизация построена на обожествлении человека. Если христианская культура исповедует Богочеловека, то цивилизация исповедует человекобога. И от этого все беды».
По поводу Православия он говорил:
«Православие в России обрело русскую форму. Оно так прилипло к русской душе, так удобно облегло её, как привычная одежда, – что нельзя заменить её на удобный, модный, но не для русского человека сшитый где-нибудь в Париже костюм».
И что совсем оттолкнуло от Семочкина бывших друзей-либералов – это его размышления, вызванные наблюдением за тем, как они реагируют на здравые идеи о возрождении России:
«Наша интеллигенция могуча своей критикой, своим разрушительным импульсом, но как только дело касается созидания, она спотыкается. Раз за разом её власть сменяется диктатурой. Тут, видимо, две причины: неспособность либералов договориться между собой, их разрозненность; и боязнь и непонимание собственного народа. Русская либеральная интеллигентная мысль неспособна выстроить народную объединительную идею. Когда-то у нас была эта могучая собирательная идея. Она позволила нам создать гигантское государство, занимающее 1/6 часть суши. Сейчас нам нужно обрести созидательную идею, чтобы окончательно не потерять Россию, оставшуюся после радикального демократического обрезания. Поиск этой идеи ни в коем случае нельзя искать в переходе на капиталистические рельсы.
Капитализм самим духом, своей квинтэссенцией, самой сущностью своей враждебен коренной русской идее. Главное отличие русского человека от западного состоит в том, что западный человек живёт в реальной, природной географии. А у нас она двойная: одну мы видим своими глазами, а другую чувствуем душой, – это Небесная Россия. Мы без конца её вожделеем и понимаем как свой идеал – и от этого глубинная тоска русского существования. Мы всё время сравниваем открывающуюся нам Небесную Россию с этой, реальной, – и понимаем, что человеческими усилиями нам ее не достигнуть. Но пытаться нужно. Ибо в земных делах созидается небесное. В созидательных трудах и служению Богу и людям заключается секрет взаимосвязи небесного и земного. И не нужно думать об успехах от своих трудов и награде за них. Делай, что должно, и будь, что будет. Это основа побед. Верь, что все скверное сгорит и в огне очистится. Идеал земной России – Царство Небесное. Те, кто видят отблески Небесной Красоты, не могут не пытаться перенести эти отблески в свое земное творчество. Блаженны те, кто видят эту Красоту. Блаженны чистые сердцем».
Так Семочкин говорил более 30 лет назад, когда модны были убаюкивающие речи перестройщиков о создании новой экономики и грядущем счастье. У него были свои, неожиданные для той поры, мысли о настоящей – духовной – перестройке общества, о роли Церкви, о нравственном отношении к ближним, к труду на земле, о воспитании детей в благочестии и христианской добродетели. Тем, кто никак не может найти национальную идею, Семочкин подсказывал:
«Такая идея есть. ‟Русская идея” не умерла. Она нужна не только нам, но и всему миру, мировому Богопорядку. Нужно вернуться к ней – к тому невысказываемому началу, которое управляет миром, а в основании его лежит Любовь. Именно она составляет нетленную ткань жизни.
...Но любовь должна распространяться не только на межчеловеческие отношения, но и на всё живое на земле. Божий мир даёт нам пример устойчивого и безотходного устройства жизни, и мы должны встроиться в эту модель, если не желаем задохнуться в своих ‟продуктах жизнедеятельности”. Не противостоять Божьему миру, а сотрудничать с ним для общего блага планеты, не вредить, но со-работать ему».
Всякий раз, общаясь с Семочкиным, я задумывался, откуда в нем столько мудрости и духовного аристократизма. Его оппоненты – столичные интеллигенты не первого поколения, воспитанные в культурной среде, имевшие возможность получать недоступную для многих информацию, – пасовали перед ним. Оказывалось, и знаний у него больше, и использовать эти знания он может совсем иначе, нежели они. Мудрость – это не демонстрация образованности и интеллекта, а умение отыскать во всех явлениях культуры и современной жизни Промысл Божий.
В студенческие годы летние каникулы Семочкин проводил в стройотрядах, а отрочество и юность – в постоянных переездах по всей стране, из гарнизона в гарнизон, со своим отцом – офицером-фронтовиком. И мать его – тоже участница войны. Воспитывался он, пока родители воевали, в деревне бабушкой. С детства приучался к труду и уважительному отношению к людям труда. Я вспоминаю, с какой любовью Семочкин говорил о стариках, у которых учился плотницкому искусству. Да-да – не делу, а именно искусству. Не только ремеслу, но неторопливости, рассудительности, отсутствию всякой суеты и молчаливой сосредоточенности. Именно так он и работает. Старые плотники и топоры свои носили в футлярах, как скрипачи свои скрипки. Знали, как закаливать их так, чтобы на века хватило. Александр говорил, что счастлив оттого, что успел увидеть проявление высшей гармонии в народной жизни на земле по Христовым заповедям.
Александр говорил, что успел увидеть проявление высшей гармонии в народной жизни на земле по Христовым заповедям
Навыки, усвоенные с детства, Александр передал своим двум сыновьям. Они тоже прекрасные плотники. Вместе с отцом (а потом и без него) построили и отреставрировали десятки церквей.
Мало кто нынче может похвастать тем, что исполнил известную заповедь о том, как должно прожить жизнь: построить, дом, воспитать детей, посадить дерево. Домов Семочкин построил – на целый строительный трест хватит, троих детей воспитал замечательными тружениками и гражданами, и не дерево посадил, а большой сад. Кстати, он часто напоминал о том, что «Адам создан был для того, чтобы возделывать и украшать Божий сад – Эдем. В этом и есть высшее назначение человека. И коммунисты собирались строить города-сады. Вот только в этих садах не было места Богу. Оттого и не получился ‟красный эдэм”».
Семочкин утверждает, что для обустройства России не нужно искать какие-то новые идеалы и основы. Но нужно обязательно пронырнуть сквозь толщу годов кровавого испытания и лжи и найти правильную отправную точку отсчёта для начинания новой жизни. И эта точка – Христос.
Все то, о чем Семочкин говорит более полувека, не осталось словесной декларацией. Говорит о том, что культура – это созидание, – и созидает. Поет гимн красоте – и преобразовывает все вокруг, оставляя после себя красоту, воплощенную в слове и деле.
В народе говорят: «На таких земля держится». Он напомнил о традициях и утвердил память о том, что было «добро и красно» в исторической России. И я уверен, что те, кто откликнулся сердечно на его призыв служить красоте и возрождать жизнь на земле по заповедям Господним, уже не смогут изменить идеалам красоты и бескорыстного служения и вместе с Семочкиным будут трудиться, приближая земную Россию к Небесной.
Александр Богатырев
