Традиционная крестьянская культура – накопленный и отшлифованный веками духовно-нравственный строй жизни – доброжелательное отношение к ближнему, любовь к земле, бережное отношение к природе, добросовестное и любовное отношение к труду не как к проклятью, а как к высшему нравственному долгу, потребность в труде. Причем именно трудовые отношения стали ядром, центром традиционной крестьянской культуры.
Трудолюбие, старательность, добросовестность не случайно нашли отражение в характере положительных героев русских народных сказок, и наоборот, отрицательные персонажи, как правило, – ленивые, неумелые, стремящиеся урвать незаслуженные блага. Трудолюбие – основной гарант победы в жизненной борьбе. «Терпение и труд – все перетрут» – говорит крестьянин. Вспомним сказки о мачехе и бедных сиротах, в которых мачеха изощряется с помощью непосильных, можно сказать, невыполнимых работ, извести сироту. «Но несчастие только воспитывает в сиротах трудолюбие, терпение и глубокое чувство любви ко всякому чужому горю. Это чувство любви и сострадания, так возвышающее нравственную сторону человека, не ограничивается частными пределами людского мира, а обнимает собой всю разнообразную природу… (эта) нравственная сила спасает сироту от всех козней; напротив, зависть и злоба мачехи подвергают ее наказанию…» (А.Афанасьев).
Сельского труженика отличало глубочайшее презрение ко всем видам паразитизма. «Кто не работает, тот не ест» – одна из главных заповедей крестьянина.
Веками были выработаны незыблемый ритм и нормы труда – согласование отдельных этапов трудового процесса, режим дня, соотношение, начало и завершение сезонных работ. Работа крестьянина в поле велась со старанием и любовью.
Было в труде русского крестьянина немало соревновательности, например, в состязании косцов на лугу, заготовке сена, уборке хлеба. Как отмечает В.Белов: «Извечное стремление русского крестьянина не оказаться последним, не стать посмешищем прекрасно было использовано в первые колхозные годы. Да и стахановское движение основано было как раз на этом свойстве. В одной притче мужик, умирая, давал малолетнему сыну наказ: «Ешь хлеб с медом, первый не здоровайся». Только трудолюбивые узнавали настоящий вкус хлеба (как с медом), а тот, кто работает в поле, например, косец, лишь кивком отвечал на приветствие мимо идущих. Вот и выходило, что любители сна здоровались всегда первыми».
Особой заботой крестьянского мира являлся совместный труд по поддержанию дорог с родным селом, строительство храмов, общественных зданий, амбаров и обычай помочи – строительство всем селом дома для односельчанина. Помочи и другие виды совместных работ зачастую превращались в настоящий праздник труда, сопровождаемый песнями.
Вся жизнь крестьянина от рождения до смерти, день за днем, в будни и праздники была действом, осуществляемым по незыблемым правилам бытия, где все события и дела текли по руслу многовековых обычаев и традиций, высоких нравственных понятий, среди привычных, необходимых и зачастую доведенных до эстетического совершенства вещей.
Причем внутренний строй каждого села, поступка человека, каждого предмета, окружающего его, и все взаимодействие дел, поступков и вещей подчинялись сложившейся гармонии, ладу.
Чувство нерушимого долга в высоком этическом (даже религиозном) смысле – перед ближним, перед землей и природой, перед выполняемым делом – пронизывало всю жизнь крестьянина.
Даже неграмотный крестьянин, владея богатейшим миром высокохудожественных образов (преданий, сказок, песен, пословиц, поговорок, обычаев…), накопленных поколениями его предков, зачастую духовно и эстетически был более развит, чем городской ремесленник или рабочий, читавший газету «Копейка» и дешевые журналы.
Жизнь крестьянина протекала в миру, в общине. Как правило, члены общины знали друг о друге все. Община неформально осуществляла строжайший социальный контроль, цензуру нравов. На крестьянских сходах обсуждались все жизненно важные для сельчанина проблемы. Решение всех вопросов осуществлялось крестьянами с оглядкой на старину, традиции и обычаи. Крестьяне глубоко верили, что надо жить так, как жили предки. «Чем старее, тем лучше», «Как отцы и деды наши, так и мы», «Отцы и деды наши не знали этого, да жили не хуже нашего» – распространенные крестьянские пословицы. По мнению крестьян, счастливым можно быть, только соблюдая все завещанные предками обычаи.
Высокий духовно-нравственный потенциал традиционной крестьянской культуры был надежной гарантией против духовного разложения. Пьянство в крестьянской среде было чрезвычайным делом. Еще в начале нашего века абсолютное большинство крестьян пили только по большим праздникам. Были, конечно, на селе пьяницы. Но, как правило, деклассированный люд, глубоко презираемый сельчанами. Рассказы о чуть ли не поголовном пьянстве дореволюционных крестьян являются глубокой, позднейшей выдумкой. Перед революцией в России пили в шесть раз меньше, чем во Франции, в пять раз меньше, чем в Италии, в три раза меньше, чем в Англии, в два раза меньше, чем в Германии. Причем основные потребители алкоголя – жители города.
Крестьянин, выросший на традиционной крестьянской культуре, по своей натуре был глубоко цельным человеком. Цельность крестьянина обеспечивалась духовно-нравственным богатством крестьянской культуры, изъятие, разрушение каких-либо элементов этой культуры неизбежно вели к деградации личности.
Сила и ценность традиционной крестьянской культуры вообще и традиционной культуры труда в частности были настолько велики, что даже ярмо крепостничества, под которое подпала почти на три столетия половина русского крестьянства, не могло вытравить из него качеств трудолюбия, инициативы, самостоятельности, хотя, конечно, заметно, сковывало его возможности, ухудшало условия существования.
«Взгляните на русского крестьянина, – писал А. С. Пушкин, – есть ли тень рабского унижения в его поступи и речи? Об его сметливости и говорить нечего. Переимчивость его известна, проворство и ловкость удивительны…»
О чувстве свободы и самостоятельности, сохраняемом крестьянством даже в условиях крепостничества, говорил Н. Некрасов:
В рабстве спасенное
Сердце свободное –
Золото, золото
Сердце народное!
Сила народная,
Сила могучая –
Совесть спокойная,
Правда живучая!
Великий русский ученый Владимир Иванович Вернадский, признавая огромное могущество и ценность традиционной крестьянской культуры, отмечал в письме к В. Водовозову: «Народная, массовая жизнь представляет из себя нечто особенное, сильное, могучее… (и)… то, что выработано народной жизнью, несомненно, является сильным, прекрасным, могучим и в то же время является таким властным, что я не чувствую себя в силах освободиться от этого, и даже является таким сросшимся со всем существом моим, что я не чувствую желания сбросить эти оковы – мне даже кажется иногда, что это массовое познанное является остовом всего моего ума».
Писатель Глеб Успенский, который тоже высоко оценивал традиционную крестьянскую культуру, писал: «Расстроить деревню значит расстроить всю Россию».
Вместе с тем в конце XIX – начале XX века возникают тревожные признаки непонимания ценностей традиционной крестьянской культуры со стороны некоторых представителей российской интеллигенции. Деревня представляется в безнадежно черном цвете как царство темноты, невежества, отсталости. Таково изображение деревни в рассказе А. Чехова «Мужики». Рассказ вызвал восторг у интеллигентов либерального толка и резкий протест демократически настроенных деятелей русской культуры. Крайняя тенденциозность, односторонность и ошибочность оценок образа русского крестьянства отмечалась еще в момент выхода этого рассказа; тем не менее написанный талантливым писателем, он стал своего рода хрестоматийной иллюстрацией жизни крестьянина и всегда приводится в пример людьми, когда заходит речь о российской дореволюционной деревне. Искаженная точка зрения на крестьянство вызывала у многих интеллигентов желание идти и учить деревенских тружеников, как им жить. «Прочитайте «Мужиков» Ан. Чехова, – писал критик Фингал, – и вы в миллионный раз убедитесь, что в деревню идти надо, но не за тем, чтобы учиться, а чтобы учить…» Пройдет немного времени, и эти самонадеянные критики, закосневшие в своем непонимании крестьянской жизни, будут кто в теории, а кто и на практике учить крестьян жить. Но об этом подзнее.
Лев Толстой оценивал рассказ Чехова «Мужики» как «грех перед народом. Он (Чехов) не знает народа». «Из ста двадцати миллионов русских мужиков Чехов взял только темные черты. Если бы русские мужики были действительно таковы, то все мы давно перестали бы существовать».
Конечно, мы далеки от идеализации традиционной крестьянской культуры, тем более дореволюционной крестьянской жизни. Было в них немало отжившего и архаичного, шли тревожные процессы социального расслоения, использовались отсталые орудия труда. Но не это было главное, и наступившая революция показала, что крестьяне в большинстве своем поддержали Советскую власть, рассчитывая найти у нее понимание своих ценностей и интересов. В фонд будущего Советского государства крестьянство (а оно составляло 80 процентов населения) готово было передать свое главное достояние – духовно-нравственные ценности традиционной крестьянской культуры, трудолюбие как добродетель, которые при правильном понимании и использовании могли превратиться в огромное национальное богатство. Так, например, это произошло в Японии, где основой «экономического чуда» послужило соединение японского варианта традиционной крестьянской культуры с новейшими достижениями науки и техники. Трудолюбие, аккуратность, добросовестность как проявления высшей жизненной нравственности, непоколебимый характер этих ценностей были бережно использованы японцами в современной экономической структуре.
Платонов, О. В двух шагах от обрыва. «Взгляните на русского крестьянина…» В: «Наш современник I – 1989». М.: «Литературная газета», 1989.
