Судьба Евгении Бейли – живая история русской эмиграции в США в последние 100 лет. Она родилась в Сан-Франциско в ноябре 1923 года, а за 4 месяца до этого, 1 июля 1923 года, ее родители Павел и Мария Никоненко в числе первых 526 русских беженцев прибыли на борту американского транспорта USAT Merritt на Angel Island, где располагался пункт въезда иммигрантов.
Я слушал Евгению Павловну, и у меня перед глазами словно оживали картинки из прошлой жизни, свидетелей которой, кроме моей собеседницы, осталось не так уж много. Общие знакомые мне сказали, что с ней лучше говорить по-английски. Так мы и сделали, но я чувствовал, что это русский по духу человек. И те русские слова, которые она ловко вставляла в беседу, лишь подтверждали такое ощущение.
– Евгения Павловна, недавно исполнилось 100 лет, как в Сан-Франциско прибыла первая группа русских беженцев, добиравшаяся в США через Филиппины. Ваши родители были в их числе. Могли бы вы поделиться тем, что ваши родители рассказывали об этом?
– Прежде всего, нужно сказать, что родители никогда не говорили о своем прошлом. Мой папа родился на Украине, а мама – во Владивостоке. Они никогда не обсуждали то, что с ними было. И лишь однажды я улучила момент, чтобы спросить папу, на каком корабле они приплыли в США. И он ответил, что это было военное транспортное судно USAT Merritt. Это было все, чем он со мной поделился.
Военное транспортное судно USAT Merritt
Я родилась и выросла в Сан-Франциско, и как-то раз прочитала в местной газете о том, что 526 русских прибыли на Angel Island на USAT Merritt 1 июля 1923 года. Это послужило для меня определенным толчком, чтобы провести исследование. Я начала искать информацию, какую только могла найти, общалась с людьми, которые делились со мной сведениями, связывалась с газетами, которые писали статьи о прибытии русских беженцев в тот день. Потом я стала вести блог под названием «USAT Merritt 1923», в котором делилась полученными сведениями. Это событие стало частью нашей русско-американской истории.
В 2018-м году, когда отмечалось 95 лет со дня прибытия русских в Сан-Франциско, я выступала с докладом в Музее русской культуры в Сан-Франциско. Там есть огромная коллекция, связанная с этим. Кроме того, очень много информации по этому поводу хранится в Гуверовском институте в Станфордском университете.
Отец, Павел Никоненко, царский кадет – Вы сказали, что ваши родители не любили вспоминать о своем прошлом. Почему?
– Это не было чем-то необычным. Я знаю других людей, чьи родные тоже прошли через трудности и не рассказывали об этом своим детям. Для них это было слишком болезненно.
– А что было наиболее болезненным для ваших родителей, на ваш взгляд?
– Мои отец родился на Украине и учился в военно-морском училище в Севастополе. Во время Гражданской войны их командир решил эвакуировать училище. В результате мой отец с другими учащимися оказался на Каспийском море, на территории, которая в то время находилось под контролем Великобритании. Британцы отправили этих беженцев в Иран, а потом в лагерь близ Басры, где они жили в течение полутора лет. Затем англичане решили отправить их во Владивосток.
Во Владивостоке папа продолжил учебу в военно-морском училище, где учились и братья моей мамы. Так мои родители и встретились. Вскоре они поженились, после чего были вынуждены покинуть город вместе с флотилией адмирала Старка. Там было порядка 15 кораблей. В итоге они оказались на Филиппинах, в Маниле. Там тогда руководили США, которые согласились предоставить им убежище.
Плавание было достаточно трудным. Флотилия потеряла несколько кораблей, никто не хотел им помогать. В этом было очень много трагичного, и мои родители никогда не говорили об этом.
Мама, Мария Никоненко. 1920-е годы – Ваши родители прибыли в Сан-Франциско 1 июля 1923 года, а вы родились ровно через 4 месяца после этого, 1 ноября 1923 года.
– Я была одной из первых русских, кто родился в Сан-Франциско. На борту Merritt было порядка 13 беременных женщин, в том числе и моя мама. Они мечтали как можно скорее добраться до берега.
– А что вы помните из своего раннего детства?
– Мы жили очень скромно. Родителям приходилось работать, устраивать новую жизнь на новом месте, в новой стране, и это было непросто. К счастью, у нас были Русская Церковь и русские организации, которые оказывали посильную помощь беженцам из России. Благодаря всему этому мои родители могли работать и по крайней мере зарабатывать на жизнь.
Родителям приходилось очень много трудиться для того, чтобы выжить. Папа был инженером-электротехником. Днем он работал, а по вечерам учился в Калифорнийском университете.
– А как они устраивали свою жизнь в новой стране? Что вы помните об этом?
– Это было трудно. Нам приходилось считать каждый пенни. В те времена очень многие имели квартирантов (Евгения Павловна произнесла это слово по-русски – Д.З,) – то есть сдавали часть своего жилья, чтобы было проще оплачивать его. И я помню, что в моем детстве у нас всегда были один или два квартиранта.
Все работали, все помогали друг другу
Все работали, все помогали друг другу. У нас были прекрасные русские организации, которые поддерживали вновь прибывших беженцев из России, помогали им устраиваться на новом месте. Слава Богу, у нас были русские церкви.
Потихоньку появлялись новые сообщества, которые тоже помогали беженцам. Так мы и смогли выжить – понемногу, шаг за шагом.
Люди привыкали к новой жизни в новой стране, они также искали способы выжить. И многим из них, очень талантливым, удалось найти достаточно комфортные способы для этого. А кроме того, в районе Сан-Франциско существовал настоящий русский курорт (говорит по-русски – Д.З.) в районе Русской речки (Russian River). У многих русских там были дачи, где они собирались летом. Люди встречались, вместе отмечали праздники, пели песни. Там было очень много русских. Я давно уже не была там, но знаю, что русская диаспора в тех местах остается до сих пор.
Иммиграционный центр на Энджел-айленд
– А как им – и вам – удавалось выжить? Как удавалось сохранить свои русские корни?
– Поскольку русский язык был для меня родным, мне потребовалось какое-то время, чтобы заговорить по-английски. С понедельника по пятницу я ходила в американскую католическую школу, а по субботам занималась в русской школе при русской церкви. Я изучала русскую историю, русскую культуру, историю, и это помогало мне сохранять мои русские корни.
– Кстати, мне говорили, что вы, скорее всего, не знаете русского языка. Позвольте уточнить: вы говорите по-русски?
– (По-русски) Немножко. Русский был моим первым языком. А поскольку я интересовалась своим русским наследием, то изучала его и в Калифорнийском университете. И еще брала частные уроки русского языка, которые мне очень нравились, мы много читали. Правда, писать по-русски мне на самом деле трудно. Но читать могу свободно. Я подписана на русскую газету, например.
– А было ли трудно сохранять русские традиции, живя в Сан-Франциско?
– Нет, это не было трудно. У нас была русская церковь. Помимо богослужений, там проводились различные мероприятия, особенно для детей. Например, при церкви устраивали Рождественские елки, в которых и я тоже участвовала. Было и много других мероприятий, на которые русские собирались вместе.
У нас была русская церковь. Помимо богослужений, там проводились различные мероприятия, особенно для детей
Я помню, как проходили Рождественские елки в начале 1930-х годов. Мы устраивали какое-то представление или играли пьесу. Приходил Дед Мороз с большим мешком подарков, была Снегурочка. Они вызывали детей по имени и вручали каждому подарок – небольшой мешочек со сластями, орехами и конфетами.
– Вы родились в США. Но учили ли вас родители, что ваша страна – это Россия?
– Нет. Мои родители никогда не акцентировали внимание на том, что мы русские. Мое уважение к моим корням проистекает из того, как мы жили. Так что папе и маме никогда не приходилось делать каких-то особенных усилий в этом смысле. У нас просто всегда само собой подразумевалось, что наши корни – в России. И я научилась уважать свое русское наследие благодаря тому укладу, который существовал в нашей семье. Я всегда интересовалась Россией и несколько раз ездила на родину моих предков.
– Когда? И что вы помните из этих поездок?
– Я ездила в Россию несколько раз. Впервые я там побывала в 1957-м году, когда только-только начали открываться двери для иностранных туристов. Для меня это было очень интересно. Я побывала на Украине, посетила Киев, затем отправилась в Москву и в Санкт-Петербург, который тогда назывался Ленинградом.
Во второй раз я купила круиз по Черному морю и посетила Одессу и Севастополь. Мне очень было важно побывать там, где мой отец учился в военно-морском училище.
Затем я приехала в Россию уже со своей дочерью. Мне хотелось, чтобы она тоже знала о своих русских корнях. Потом я еще раз была в Москве, в деревнях вокруг нее, а в следующий раз путешествовала на теплоходе по Волге. В 1997-м году я проехала из Санкт-Петербурга в Москву, а 2000-й год встречала Москве. А еще я была в России, когда отмечали 300-летие Санкт-Петербурга – в 2003-м году.
– А какие чувства вы испытывали, когда посещали родину своих родителей?
– Позвольте мне добавить еще одну деталь. Мои родители покидали Россию, отплыв из Владивостока, и потому я должна была замкнуть этот круг. И я поехала туда в 2012-м году. Тогда я сказала сама себе: «Я замкнула этот круг. Мои родители уехали отсюда, и я вернулась сюда».
Я чувствовала, что для меня важно поехать туда и закольцевать эту историю
– Вы чувствовали, что вам необходимо замкнуть этот круг?
– Да. Я чувствовала, что для меня важно поехать туда и закольцевать эту историю.
– Вы виделись с родственниками, оставшимися там?
– Да. В свое время, будучи в Киеве, я встречалась с родственниками моего папы. Он тоже несколько раз приезжал в Россию, бывал на Украине, встречался со своими сестрами. Для него это было очень важно. А однажды папа проехал на поезде по Сибири.
Кроме того, в Москве я встречалась с братом моей мамы. Она была очень рада, что мне удалось познакомиться с ним.
Во время этих поездок в разные времена я могла видеть изменения, которые происходили. У меня была возможность прочувствовать жизнь там, понять трудности, с которыми люди сталкиваются. Когда едешь в Россию, то для меня это что-то совсем иное, чем поездка в какую-то другую страну.
Позвольте, я попробую объяснить это. Увы, вы понимаете, что жизнь трудна. Вы не чувствуете себя непринужденно, как в других странах. Вы ощущаете напряжение, скованность. Например, когда я была в Санкт-Петербурге в 2003-м году, то встретилась с родственниками по материнской линии. Это прекрасные люди, но они были очень сдержанными.
– Перед вашими глазами прошла вся история русской эмиграции в США в XX веке. Как она менялась в течение этого века?
– На самом деле, в течение последних лет в район Сан-Франциско приезжает очень много русских, они живут в новых местах, где раньше никого из нас не было. Можно сказать, это своего рода экспансия русских, которые переехали из России.
Сейчас я не так уж часто выхожу в общество, поскольку мне приходится быть очень осторожной. Поэтому не могу сказать, что у меня так уж много возможностей встречаться с людьми «извне» и обсуждать с ними то, что происходит в России. Одна женщина, с которой я вижусь время от времени, работает над книгой по истории USAT Merritt. Она из Москвы, но ее муж работает по контракту в Калифорнийском университете, так что они живут здесь. Она знает историю моей семьи, мы очень хорошо общаемся с ней. Но, помимо нее, я мало с кем поддерживаю контакт. Имейте в виду: многие русские люди моего возраста уже ушли в мир иной.
Честно говоря, я не знаю, что сейчас на самом деле представляет из себя русская эмиграция. Люди выросли в России, и у них достаточно образования, чтобы получить работу в США или где-то еще, и они сделали такой выбор.
– Вы целую жизнь провели в США. Кем вы себя ощущаете – русской, американкой, русской американкой?
– Знаете, очень интересно, что вы спрашиваете меня об этом. Мои корни остаются русскими, до сих пор. И я очень ценю – как бы это лучше сказать? – некоторые аспекты русского мышления.
И я очень ценю – как бы это лучше сказать? – некоторые аспекты русского мышления
Я вам расскажу такую историю (говорит по-русски). В свое время в России я ходила на выступления русского балета – не Большого театра, он в Москве, а другого. Простите, не могу вспомнить название.
– Мариинский?
– Точно, Мариинский! В антракте я взяла в буфете бокал шампанского. Рядом со мной стоял ребенок лет десяти. Когда настала его очередь, он дал продавщице монетку, а та дала ему маленькую шоколадку. Мальчик взял эту шоколадку и пошел. Чем меня зацепила эта история, чем она ценна для меня? Я видела, как этот ребенок был рад тому, что получил шоколадку. Как вы думаете, сколько американских детей будут радоваться маленькой шоколадке? Не так уж много.
Я была очень тронута этим. Как русская, я очень хорошо поняла этого ребенка. Абсолютно! Обычный американец не поймет этого.
– Наверное, это не связано с тем, что одни бедные, а другие богатые. Возможно, это какое-то состояние души?
– Я думаю, это потому, что в США все более материалистично. В России такого материализма – минимум, очень мало. И поэтому мы радуемся тому, что можем получить. Вот почему тот парнишка так радовался маленькой шоколадке.
